Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

 
Ответить в данную темуНачать новую тему
> СМАШАНА, мой кришнаитский рассказ про то, как кое-кто видит Кришну со стороны
Kalindidevi
сообщение 1.3.2018, 00:27
Сообщение #1


иногда тут тусуюсь
Иконка группы
ник | цитата

Группа: Форумчанин
Сообщений: 103
Регистрация: 28.2.2018
Из: Россия
Пользователь #: 9997
Благодарили 139 раз




Репутация:   8  


С тех пор, как на Говардхане наступила индийская зима, рикши разгуливали по дороге в шерстяных шапках, замотанные в чадары, сбоку от себя волоча велосипед с пристегнутой к нему драной кибиткой, иногда в шлепках на босу ногу, а иногда и вовсе босяком. Эти шапчульки их в форме вязанных презервативов с вырезанными отверстиями для глаз, натягивались по самую грудь, отчего босые рикши с обнаженныеми лядвиями, но утепленные сверху, выглядели трогательно беззащитными.

Они проплывали мимо каменной арки, украшенной сверху скульптурным изображением Говинды, поднимающего левым мизинцем руки холм Говардхан. И, обрамленный такой аркой рикша выглядел как натуральный портрет самого себя в дорогой раме с гипсовой лепниной, - он, бедный, оборванный рикша, на глазах становился частью этой древней легенды о Шри Кришне.

Я стояла у входа в храм, и, кутаясь в шерстяной малиновый чадар, разглядывала, как мимо каменных ворот неспешно течет жизнь. Напротив храма торговцы варили в тазу молоко со специями и таинственно похихикивали. Бледное солнце таяло в утренних туманах, блистая и исчезая.

На завтрак разливали склизскую овсянку с папайей и тростниковым сахаром, гуром.
Я задумавшись, запихнула себе за щеку сразу несколько кусков гура.
- Как можно есть столько сладкого? – глаза на узком лице голландской Яшоды округлились от ужаса, зрачки расширились, и худощавая Яшода стала похожей на богобоязенненного кузнечика.
- Ммм? – cпросила я и ушла в себя.
А Яшода что-то долго и возмущенно отвечала, отчитывая меня и взывая к шастрам.

Я слушала яшодин шум и думала о том, какая все-таки это неимоверная скука - бабий ашрам. Это скука передавалась по воздуху как ОРЗ, ей можно было заразиться через взгляд соседки, которая мучилась от того, что не знала, чем себя занять. От незамужних стареющих женщин, которых выворачивало наизнанку при виде молодых девочек (А сказать прямо: «Ты меня раздражаешь, потому что ты молоденькая и миленькая, а я старая и блеклая; у тебя впереди еще много восхищенных взглядов, а у меня одинокая старость, и что мне остается здесь, рядом с тобой? Любить тебя как мать и питаться твоим ответным чувством или ненавидеть тебя, учить тебя жизни, пинать тебя, особенно, если ты ко мне равнодушна или же думаешь и делаешь не так, как я тебе говорю, а твоя молодость свободой рвется наружу!?» - Так сказать было нельзя). Скука томила саму меня, когда я, выработав себя до последней капли, валилась к ночи без ног, уставшая настолько, что не могла ни думать, ни помышлять об этой зловещей скуке и о ее потаенных причинах.
Неприкаянной скукой веяло от потерявшейся в жизни девчонки, которая, годами зависая в монастыре, смутно понимала, что не желает всю жизнь чистить овощи и распевать одни и те же молитвы, ей хочется расти, учиться, развиваться, а застой в благостной тиши отуплял ее, но она все не решалась признаться себе в этом и смотрела на всех огромными испуганными глазами, заикаясь при разговоре и переминаясь с ноги на ногу.
- Я не знаю, как поступить, - начала Кришна-Валлабха, когда мы с Манжари, закончив роспись, с перепачканными масляной краской пальцами, спустились с лес, - я хотела спросить у вас совета. Я тут живу уже несколько лет, я вот думаю, может, мне надо вернуться в Финляндию и поступить в университет?..
- Конечно, едь и поступай! - не раздумывая, ответила я.
- Но Айс сказала, что в университете одни материалисты, зачем мне тогда такое образование?.. Важнее оставаться в сознании Кришны…

Золотистая коса Кришна-Валлабхи, уложенная кренделем на затылке, выглядела такой тугой и толстой, что хотелось ее потрогать. Высокая, сбитая, свежая, опрятная, в пенждаби цвета морской волны, такая тяжеленькая и округлая, такая умная девушка лет двадцати пяти - на загорелой ее коже от кисти до локтя поблескивают золотистые волоски (что ты делаешь в этой богадельне, неужели и ты поверила, что здесь живет Кришна?) – сейчас она стояла и горбилась, перебирая что-то нервными пальцами рук, какая –то внутренняя дрожь пронизывала все ее существо так, что дрожал голос и даже ее испуганные зрачки дрожали.

- Ты учишься здесь чему-то? – спросила я, - Многие тут только и делают, что чистят овощи годами, с годами они сами становятся…

- Овощами, - хихикнула Манжари и искоса на меня взглянула, с видимым усилием подавляя свой неприличный смешок.

Кришна-валлабха испуганно переводила взгляд с одной на другую.
- Но Айс…
- Айс закончила в юности художественный колледж. И ты учись в университете, а сюда приезжай на парикрамы!
- Закончишь университет и сама решишь, вернуться сюда или как. Почему нет?

Кришна-Валлабха изумленно и молча нас разглядывала с полминуты и неожиданно (возможно, и для себя) с большим чувством воскликнула:
- Спасибо! Спасибо вам! Спасибо, что вы меня поддержали!
Она соскользнула со ступенек и быстрой походкой пошла прочь.

Ближе к обеду монахи играли на газоне в бадминтон. Расписывая барельеф над входом в храм, я иногла оглядывалась и наблюдала за ними. Все та же благостная скука медленно плавила полдень, плавно опускаясь на землю с бадментонным воланчиком. В двенадцать бархмачари стеклись в храм петь арати.
Мимо моих лес прошмыгнул подросток с широко посаженными круглыми глазами какого-то невероятного желтого оттенка и кошачьим, диким выражением лица.
Монахи выводили затейливые рулады и аланкары индусьими крякающими баритонами, а котеночек мой с покрытой белым чадаром головой, воздев к небу с ручонки, вторил им тоненьким тенором, пританцовывая, как совсем юная и неоформившаяся девушка.
Они били в колокол, пели, танцевали, смеялись. Один, обхватил мридангу, принялся барабанить в нее и дико скакать! А другие – веселиться и прыгать вокруг него: “Харибол! Харибол!” Мальчикам можно было скакать и смеяться во время богослужения. Мужской киртан от этого выглядел живым и веселым.

Я часто так наблюдала за ними, и мне тоже хотелось скакать. Но девочки со мной скакать не желали. Они пританцовывли в сторонке, тихонечко напевая себе под нос.

В Индии считается неприличным, если женщина от души танцует в храме. Это возможно лишь на массовых праздниках, где танцующие теряются в толпе, смеющемся и пляшущем пестром море. Женщина свободна лишь когда она безлична.
Иногда я наблюдала, как вдруг среди уличной санкиртаны молодые и пожилые религиозные индуски, глубоко проникнувшись пением и музыкой, покрывали голову полупрозрачным шлейфом сари, и, скрывая лицо, начинали танцевать. Но даже сквозь эту полупрозрачную ткань наблюдательный человек мог бы заметить, что иные женщины танцуют с закрытыми глазами, осмелев и всецело отдавшись охватившему их чувству. Такая анонимная танцовщица могла, ритмично клацая браслетами, совершать затейливые мудры кистями рук, страстные удары бедром, почти цыганские подрагивания плечами и даже волну диафрагмой. Возможно, укрытая от мира этим метром полупрозрачной ткани, она танцевала лишь с собой, лишь внутри себя, лишь для своего неглядного Божества, однако отдавая дань древней традиции, которая свято чтит мужское целомудрие, оберегая его от женского тела. Все для них, для мужчин, чтобы они, глядя на ее соблазнительные движения, упаси Господь, не исполнились вожделения. Почему же мужчины, танцуя и смеясь, не сковывают себя ни чем? Почему ходят обнаженные по пояс с открытыми икрами ног? А вдруг в моем женском сердце проснется страсть? И почему в центре забот этого маленького религиозного оазиса мальчик, а не девочка?

Я разлгядывала танцующих брахмачари, ощущая их физическое ликование, радуясь за них и тоскуя от того, что в этом молчаливом созерцании угасает мой собственный внутренний танец. Я вспоминала радостное цунами парикрамы, которое несло меня по улицам Дели. «Делай так! Повторяй за нами!» - 2 индуски лет сорока, танцевали обморочно в центре живой толпы, растянувшейся на несколько делийских улиц, и толпа несла нас вперед, а я копировала каждое страстное движение, точно вырванное из белли-данса и звенящее от эротизма. Музыка ускорялась, частые удары гонга и мриданги стали моим сердечным ритмом. Судорожный танец поглотил меня всю, сознание словно отделилось от тела, и это тело танцевало само по себе. А они настойчиво требовали: «Еще! Еще!», увлекая меня за собой и танцуя. И не в силах остановиться, я без остановки протанцевала с ними 3 или 4 часа. К концу парикрамы я была точно в мыле, а они обнимали меня, целовали меня, купали меня в своей радости: «Да! Ты совсем не иностранка! Ты наша! Ты танцуешь совсем как мы!» Я жадно глотала воздух и, обхватив голову руками, смеялась от ощущения причастности ко всеобщему празднику, от их человеческой, душевной близости. И задыхаясь от радости, я думала: «Боже мой! Мне не нужно cовсем ничего! Лишь любить тебя этим танцем…»

А теперь я стояла в стороне от веселых брахмачари с группой моих унылых девиц, разглядывая этих резвящихся во всю мужчин.

***

- Мужчины - животные, - Айс остановила на моем лице свой цепкий взгляд, - запомни раз и навсегда, если тебя окликнут на улице, ты не должна никому отвечать. Ты тотчас должна отвернуть лицо!
Айс мотнула головой в сторону с такой силой, что чуть не вывернула шею, орлиным носом, точно флюгером указав идейно благонадежное направление.
- Но мы же живем на женской половине ашрама. А мужчины-монахи в соседнем здании. А если меня о чем-то спросят?
- Отправляй их с вопросами ко мне. У тебя есть служение?.. Прекрасно! После обеда ты моешь посуду и коридор… Займись делом.
- Ок, - кивнула я, села на лестничные перила и поехала на попе вниз.
- И не езди попой по перилам! Спускайся по лестнице, как нормальные люди! – услышала я вдогонку.


***
.
Я отправилась мыть коридор гестхауза.
- Тишина могильная, сторожаа, запоооры…Видно, здесь погибну я… И наверно, скоооро…, - пропела я, повозив шваброй, и прислушавшись к эху, хихикнула.
- Это ты пела? – вдруг раздался голос у меня за спиной.
Я обернулась. Передо мной стояла незнакомая русская девчонка…

***

- Ты домыла пол? – Айс зашла на кухню и пристально осмотрела мою гостью, - Что это ты пела? Что-то невайшнавское?
- Это Ира, она тут комнату снимает, оказывается, в нашем гестхаусе уже пару дней - уточнила я, - она к своему Гуру приехала, который живет тут недалеко во дворце...

***

Ира была не первой русской девочкой, приехавшей посетить загадочного йога, проживающего неподалеку. До нее в гестхаусе пару дней снимала комнату молодая русская пара. Как-то раз они пригласили меня зайти в гости. Жена была очень милой. А вот муж почти с порога крикнул:

- Я раньше сам был кришнаитом! Брахмачари много жрут и онанируют в ашрамах от скуки, через пять лет такой жизни они либо наедают себе огромные рожи, либо «падают», влюбляясь в какую-нибудь шаболду, и меняют ашрам!
От такого приветствия я опешила.
- Ну зачем ты, Вася, так! – Вмешалась васина жена, - Человек сам выбирает религию. У него, может, глубокие чувства, а ты оскорбляешь то, что ему дорого!
- А потому что я знаю! – Отрезал Вася.
Я стала перебирать в памяти лица брахмачари, примеряя им роли неуемных едоков и онанистов, и внезапно в памяти возникло лицо одного индуса лет сорока, тихое и умиротворенное. Этот человек был монахом, он проходил со мной парикраму вокруг Говардхана, и само его внутреннее умиротворение отрицало всякую грязную алчность. А если есть он, то найдутся и другие с такой же волшебной тишиной и радостью внутри…
- Ты не обижайся, - вздохнула васина жена, он долго был кришнаитским брахмачари, потом ушел из ашрама и усиленно «спиртовался» несколько лет…
- Что?
- Пил… Вот мы тогда и встретились, он уже стал отходить от пьянства и заниматься йогой. Сейчас зато мы оба преподаватели йоги и ездим время от времени к нашему Гуру в Индию. Вот, смотри, вот наш Гуру!

Она указала рукой на фотографию, которая стояла на тумбочке в рамке.

Украшенный бусами и облаченный в ярко-красное шелковое дхоти, с фотографии на меня смотрел индийский йог. Он был красив. Длинные черные волосы волнами ложились на плечи, в уши были продеты серьги в форме больших черных колец. Этот Гуру, откинувшись на спинку кресла, сидел в такой величественной позе, во взгляде его была такая уверенность и спокойствие, что мне показалось вдруг … нет, это не я смотрю на него, это он разглядывает меня с фотографии своими черными как угли глазами. И от странного его взгляда подпрыгнуло и покатилось вниз мое сердце. Не было в выражении его лица ничего резкого и вызывающего, не было жестокой ненависти или боли, а было лишь одно ледяное спокойствие и было оно так огромно, что мне стало не по себе. Это была чернота, которая вбирала в себя, затягивая глубоко, равнодушная к эмоциям, усталая и словно веками сосредоточенно созерцающая, как зарождается жизнь, как она цветет, резвится и, наконец, умирает. Точно тысячи лет он привык наблюдать смерть, и грусть от этого постоянного занятия давно окаменела и застыла в его взгляде.

***

- Он живет на смашане? – поинтересовалась Айс.
- Ага, - согласилась Ира, - сейчас после обеда я как раз собираюсь к нему.
- Я бы пошла с тобой, - вдруг отозвалась Айс, - там красивый дворец, я художник, мне нужны фото дворца для моих картин.
- И я с вами! Можно? – попросилась я.
- Можно-то можно, - засомневалась Ира, - только к нему на даршан просто так попасть нельзя…

Я молнией метнулась в свою комнату, переодела нежнейшее шелковое пенджаби, дареное Рангой деви, поправила косоньку, прилизала челочку и прискакала обратно.

Айс и Ира разговаривали в коридоре, дожидаясь меня.

Мы вышли за храмовые ворота, обогнули Гиридхари Матх справа, свернули на узенькую улочку, которая, петляя, вела к Манаси-Ганге, и наконец, свернув еще правее, увидели виднеющиеся за домами покрытые черной индийской плесенью розовые купола и башенки. Этот дворец всегда стоял тут, эти древние стены так славно вписывались в окружающую их священную разруху, что смотрелись единым архитектурным ансамблем, по умолчанию вайшнавским в этом моем простеньком, юном кришнаитском мирке.

Через калитку Ира провела нашу группу во двор, где под навесом нас поприветствовал пожилой привратник. Наши имена занесли в гостевую книгу и попросили подождать пару минут. Не успела я как следует рассмотреть двор, как за нами явился худой и лысый индийский баба в алой чалме и набедренной повязке. Он поманил нас рукой, и мы отправились следом. Я шла прямо за ним сквозь зеленый сад с павлинами и разглядывала его худощавую спину, набедренную повязку и алую чалму. В ушах его покачивались массивные черные кольца.
«Как все-таки это красиво и удивительно! Словно 1000 и 1 ночь! И чалма и кольца!» - думала я.

Наконец, наш колоритный сопровождающий торжественно распахнул какую-то дверь, и мы оказались в огромной белой комнате. На полу кучковались не то русские, не то украинцы с переводчиком. А в центре комнаты в кресле – в такой же позе, в том же алом дхоти и бусах - ожило таинственное фото. Я вглядывалась в его лицо, и слышала, как Айс спрашивает, можно ли сфотографировать дворец – и он кивнул «да», и она сказала «спасибо», - я слышала и чувствовала, как она направляется к выходу и оглядывается на меня…И с трудом отрывая взгляд от его удивительнго лица, я спросила:
- Айс! – а в чем суть этой духовной практики?
Айс, помолчав, благоразумно ответила:
- Об этом тебе лучше спросить его.
- Я тогда тут останусь и его поспрашиваю, ладно?
Айс окинула меня молчаливым взглядом, коротко кивнула и удалилась.

Я по индийской традиции опустилась на колени и поклонилась йогу. Он ответил мне сдержанным поклоном.

- Я видела вас на фото и меня поразил ваш взгляд…Вы очень красивы. Я захотела вас увидеть.

Толпа славян издала восхищенный вздох. Переводчик радостно перевел фразу. Йог рассмеялся.

- Его зовут Ш.Ш., - шепнул он мне имя йога.
- А почему вы носите такие большие серьги? – cпросила я.
- Потому что они очень нравятся женщинам, - ШШ повел бровью и кокетливо улыбнулся.
И пока он говорил эту фразу, я словно вновь ясно увидела перед собой нашего лысого провожатого. Как я иду за ним, разглядываю красную чалму и раскачивающиеся в ушах черные кольца. И совершенно четко я поняла, что именно тогда, когда я восхишалась сережками, не теперь, а тогда было считано мое восхищение. И этот йог чувствует мысли людей. И сейчас он видит меня как я есть, я словно вся на его ладони.

- Я не похож я на вайшнавских гуру, да?
- Нет, - помотала я головой.

Я оглянулась на переводчика и всех присутствующих, ожидая, что меня прервут, ведь возможно, я спрашиваю глупости. Прислужник вошел в комнату с подносом. Гостей угостили чаем с молоком.

- А в чем суть вашей духовной практики и к какой цели вы стремитесь?
- Чтобы узнать это, тебе стоит заняться крийа йогой.

ШШ, улыбаясь, разглядывал меня в упор, не сводя с меня своего черного гипнотического взгляда. Так смотрят удавы на кроликов.

«Очевидно, я чем-то его очень развлекла, и ему доставляет удовольствие этот стеб.» - промелькнуло у меня в голове.

- А можно вместе практиковать крийа-йогу и бхакти-йогу?
- Крийа-йога и есть настоящая бхакти йога, - все также таинственно улыбаясь, ответил он.

- Ну а кто у вас иштадев? А практика ваша в чем? Вы делаете йогические асаны или вы медитируете? Или что? Или как?

Толпа молча следила за нашим разговором, как зрители на кортах следят за перемещением тенисного мячика.

«А может, этот йог, как и я, тоже тут скучал в своих белых стенах, а я тут устроила цирк…»

- Продолжай продолжай, - шепнул переводчик, ты сыплешь вопросами как из пулемета! За один раз спрашиваешь все, что мы узнавали в течение года…

- Тебе нравится здесь? - Ты чувствуешь покой?– Вдруг спросил меня йог. И прислушавшись к телесным ощущениям, я почувствовала, как жуткий холодок ползет по моей холке. Этот холод словно источали белые стены большой гостинной, этот холод был пронизывающий, неуютный, и почему-то от этого холода мне стало страшно.

- Я чувствую холод, - поежившись, - сообщила ему я.
- Холод - это начало покоя, - сказал он, улыбаясь с чувством какого-то глубокого удовлетворения, смакуя каждое слово, и мне снова стало не по себе.

- Вы говорите, что крия йога это бхакти йога, - продолжила я, - но Кришна в Гите…
- Советует заняться йогой, - завершил он мою фразу.
- Он дает разные наставления, - попробовала я спорить.

- Кришна дал множество наставлений Арджуне, в том числе и наставление заняться йогой, но Арджуна этому наставлениям не последовал. Ты читала Махабхарату? Ты знаешь, чем все кончилось? Все близкие Кришны умерли, все до одного, и Арджуна погиб, так и не поняв суть Бхагавад Гиты.

Мне стало уныло, тянущее чувство тоски словно влекло меня на какое-то глубокое эмоциональное дно. Это невозможно, это не могло так быть, чтобы Бхагавад Гита была рассказана зря.

- Кришна –это смерть! - вдруг резко воскликнул он.
Этот его возглас прозвучал как пощечина. Перемена в его настроениии меня неприятно поразила.
- Мы, кришнаиты, иначе воспринимаем Кришну, в его лилах столько радости и любви…
- Кришна - бог смерти! Он сам говорит про себя в Гите:

«Из Нагов Я – божественный змей Ананта,
из обитателей вод –повелитель водной стихии, Варуна.
Из прародителей Я – Арьяма,
А из тех, кто посылает наказание, – Ямараджа.»

«Почему он не хочет видеть то, что вижу в Кришне я, почему он не вспоминает цветочные кунджи и прекрасных пастушек, почему не помнит веселье и смех, почему красота Кришны не поражает его?»

- Могу я тоже задать тебе вопрос ? - вдруг спросил он.
- Да, - ответила я.
- Может ли обычный человек насладиться Радхарани?

Мне показалось, что я ослышалась, но по его лицу я поняла, нет, это именно то, что он хочет спросить.
«Какой странный вопрос он задал. Ведь Радхарани вовсе не человек, Радхика возлюбленная Шри Кришны и его трансцендентная энергия наслаждения хладини-шакти. Имеет ли он в виду, что обычный человек может насладиться ей как женщиной? Или же он подразумевает, что материальный мир и есть проявление этой энергии и спрашивает, имеет ли человек право наслаждаться сполна этим материальным миром? Хочет ли он меня задеть потому, что я кришнаитка? Это, должно быть, какой-то стеб...»

- Я думаю, нет, - ответила я, размышляя, - в этом случае он занял бы позицию Пуруши, Бхагавана, ведь Радхарани это энергия Пуруши.
- Да, - он разочарованно откинулся в кресле, - это ваша философия…

Мне больше не хотелось смотреть ему в глаза. Вопрос, который он задал, содержал в себе какой-то язвительный, двусмысленный оттенок и звучал как непристойность.. Сам тон, которым он задал его, казался резким, провокационнным, словно я чем-то очень оскорбила его, и он иронично отплатил мне той же монетой.

Теперь его лишенная обаяния красота для меня выглядела жестокой.
Я разглядывала пол и чувствовала себя так, словно с меня грубо сорвали одежду. Почему он так резок... Раздражают ли его мои вопросы, оскорбила ли я его чем-то мне самой непонятным?..
Я демонстративно взглянула на настенные часы.

Он встал и молча направился отпирать входную дверь.

Русская толпа, которая все это время безмолвно наблюдала нашу беседу, заерзала на своих местах и начала стягиваться к выходу.
Люди за один за одним проходили сквозь открытую дверь и исчезали в ночи.
«На улице ночь! Сколько же часов длилась эта cтранная беседа?...» - промелькнуло у меня в голове.

Меня томила какая-то недосказанность и тревога. Эти фраза про Кришну и вопрос, вдруг брошенный мне в лицо, вызвали мое глубокое недоумение и желание уйти. Но теперь, когда он сам так резко оборвал разговор, мне стало невдомек, зачем же он так много времени на него потратил.

Я направилась к двери, у которой хозяин дворца прощался со своими гостями. Поровнявшись с ним, я заметила, что я выше его ростом. Красивый, широкоплечий, с мужественным лицом и вьющимися черными волосами… И неожиданно этот его невысокий рост, эти опущенные глаза - было в нем что-то пронзительно человеческое, что вдруг вызвало во мне невыносимую, жгучую нежность, острое сопереживание какой-то неведомой мне и затаенной глубоко боли – вдруг меня окатило волной непонятного чувства сожаления, горькой утраты чего-то важного от этого внезапно оборвавшегося на полуслове разговора.

- Кто ты? – cпросила я неожиданно для себя и сама удивилась своему вопросу.
- Ты знаешь Ашватхаму? – cпросил он, глядя мимо меня.
- Сам не знаю, кто это, - пожал плечами переводчик, - но точно, это один из героев Махабхараты.
«Ашватхама... так звали боевого слона... нет … что-то не то…»
- Извини, я, кажется, его не знаю, - ответила я.
- Я его потомок.
Переводчик округлил глаза.
- Ничего себе!
- Но кто это, Ашватхама? – вновь спросила я, разглядывая его в упор.
Я стояла в дверях и не знала, как мне с ним проститься. И, словно понимая мою нерешительность, он сказал:
- Ты узнаешь все это через десять лет. Мы поговорим с тобой через десять лет.


***


Рангадеви встретила меня у самых ворот Гиридхари Матха.

- Калинди! Где ты так долго была? Ты все время была у этого йога? – Ранга обняла меня и почувствовав, как моя щека коснулась чего-то мокрого, я отпрянула от неожиданности.
Ранга взволнованно смотрела мне в глаза, и в глазах самой Ранги стояли слезы.
- Никогда больше не ходи туда, слышишь?! Ты ничего не понимаешь, Калинди! Ты не осознаешь опасности! Ты не знаешь, кто он! Калинди, он держит стаю собак, и эти собаки воют по ночам. Он знает особые мантры, он умеет их так научить, Калинди, что они могут найти тебя по запаху и разорвать в клочья. Никогда, никогда не выходи даже за ворота! Это не шутки, Калинди! Обещай мне, Калинди! Айс ждет тебя у себя, срочно иди к ней.

Несколко опешив от Рангиных страшилок, я поднялась по ступеням в комнату Айс.

И стоило мне переступить порог, как раздалось:

- Никогда больше туда не ходи! Слышишь? Никогда! – Айс была вне себя от ярости.
- Почему?
- Потому что он демон! Это место, где он живет –смашана! Ты знаешь, что такое смашана?
- Нет…
- Это крематорий. Он живет в крематории, где были сожжены жены Кришны, царицы Двараки!
- Он сказал, что он потомок Ашватхамы… Кто такой Ашватхама?
- Ашватхама это враг Кришны, он убил сыновей Драупади, и Кришна проклял его. По одному из преданий Ашватхама обречен на вечное существование, он вынужден страдать до конца Кали-йуги, пока не явится Калки –аватар и не освободит его. Его тело изъедено проказой, люди сторонятся его, он совершает аскезы и медитирует на берегу Ганги.

- Он сказал, что Кришна - воплощенная смерть…
- Айс взменула брови, словно указывая: «ты же сама все видишь!»
- А я думала, он твой друг… Ты так мило ему улыбалась…
- Это для коммуникабельности. Мне же надо было сделать фото для эскизов.

Я вышла на пустынную лестницу. Весь наш женский ашрам мирно спал. Только я одна стояла на этой лестничной площадке в тусклом свете ночных ламп и полном замешательстве. Какие-то собаки-оборотни, демоны, крематории…Двадцатый век фокс… А если все это… правда? Невероятная история Махабрхараты никогда не умирала, она длится из века в век, и события тех дней живут как люди среди нас.

Меня клонило в сон, но вместе с усталостью росла томительная тревога. Кутаясь в одеяло, я долго ворочалась с боку на бок, пока наконец не заснула.

***

Утром нового дня, прислонишись лицом к колонне у центральной храмовой лестницы, я вновь стояла и наблюдала туманную индийскую зиму. Голопопые рикши неспешно шествовали со своими кибитками мимо храмовых ворот. Над каменными воротами скульптурный Кришна все также вертел Говардхан на левом мизинце руки. Завороженные девы Враджа, каменея от восхищения, разглядывали Вриндавана-натавару со всех сторон.

"Когда Кришна вместе со Своим старшим братом взошел на борцовскую арену, разные люди, собравшиеся там, видели Его по-разному. Борцам Он казался грозной молнией, мужчинам Матхуры — лучшим из мужчин, а женщинам — самим богом любви. Пастухи видели в Нем своего родственника, нечестивые цари — карателя, родители — своего сына, царь Бходжей — свою смерть, неразумные люди — вселенскую форму Верховного Господа, йоги — Абсолютную Истину, а Вришни — Бога, которому они поклонялись."*

Тепло ли тебе, девица? С руки ли тебе станет любить твоего Бога, если он вырезал в битве всю твою семью и друзей? Сладко ли тебе пускать розовые слюни?

Внезапно в ворота вошел лысый баба из дворца Ш. Обсуждая что-то с менеджером храма, он остановил свой взгляд на моем лице. Ладони мои похолодели от животного ужаса, и мне захотелось вжаться в стену. Взгляд бабы соскользнул с моего лица, баба попрощался и ушел, но я не могла пошевелиться.

***

«Мертвое тело плавится на костре, и ты осознаешь, что жизнь это иллюзия. Так приходит смашана-вайрагья, отречение от материального мира, вызванное пониманием смертности всего живого.»

И каждый раз потом, много лет спустя, как живой он глядел со своей фотографии сквозь меня, с большим вниманием и уважением приветствуя мою смерть, смерть, что была его врагом, смерть была его другом, смерть была его близким спутником, смерть, словно дыхание, была с ним неразлучна.

Вновь и вновь, пока я совсем не забыла его слова.


*Шримад Бхагаватам 10.43.17


--------------------
Kalindidevi, она же Kalindi d.d., Калинди, Kalindi, Kalindi dasi
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

Ответить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



Текстовая версия | www.hari-katha.org | Библиотека Вайшнавизма | Сейчас: 28.3.2024, 20:11
© 1999-2024 Hari-katha.org All rights reserved.
День рождения проекта: 15.03.1999г.