Афоризмы Свами Анантананды Опции

[Ия]

Афоризмы Свами Анантананды
Общая концепция, составление, редакция, а также перевод: Йог Раманантата, 2005 г.


Мы загипнотизированы действительностью, которая в действительности не действительна. (1)

В жизни нашей есть много вещей, коие представляются благами в глазах тех, кто видит одно только настоящее и не знает законов, управляющих Вселенной. (2)

Человеческие споры и разногласья происходят почти все­гда от того, что мы не понимаем истинного значения слов, а причина этого в том, что язык наш неполон и несовершенен для выраженья вещей, не воспринимаемых нашими органами чувств. (3)

Аналогия — чрезвычайно эффективный инструмент по­знания. Способность мыслить аналогиями не только развива­ет воображение, но и бесконечно раздвигает наш умственный кругозор. (4)

Кто пользуется одной диалектикой — неправ. Тот, кто признаёт одну только логику, — также ошибается: логика и диалектика не исключают, но дополняют друг друга. Лишь тот, кто умело сочетает логику с диалектикой, только он один познаёт истину. (5)

Все мелкие и крупные проблемы нашей жизни в конечном счёте сводятся к одной-единственной великой проблеме: не­знанию себя. (6)

Чем бы мы ни занимались в жизни, куда бы мы ни пошли, что бы ни случилось с нами в пути, всегда и везде всякое вне­шнее событие будет нам лишь поводом для встречи с самими собой, со своими неразрешёнными проблемами. (7)

Потомки всегда судят своих предков и наблюдают за ними. Они постоянно среди них. И предки никогда не должны забы­вать об этом, но должны всё время это помнить. (8)

Люди не понимают и не признают того, что неудачно на­зывается «мистикой» и «оккультизмом», потому, что они хотят жить долго, но не желают жить вечно. Понятие вечности совер­шенно чуждо пониманию обывателя. (9)

Настоящее настоящее (// vero presente) стоит вне времени.(10)

Сегодня живём лишь раз, но сегодня — это дорога, обращённая в вечность, и каждый миг нашей жизни — это шаг по пути вечности. (11)

Достоинство и ценность яблони не в том, что она была, а в том, что она есть. (12)

Небрежение к дню — страсть к Вечности. Растворённость в настоящем, в мгновении — погружённость в Вечность. (13)

Вечность — это бесконечность во времени, а бесконеч­ность — это вечность в пространстве. (14)

Жизнь длинна, но она всего лишь мгновение нашей веч­ности. (15)

Когда начало и конец дня обрамлены волей духа — это пре­красно; но когда каждая минута нашего сознательного суще­ствования наполнена этой волей — мы, даже в нашем земном воплощении, обретаем сознание своего духовного бессмертия и ощущаем себя необходимой, обязательной частью того еди­ного, из коего исходит всё. (16)

У каждого не только свой путь, но и свой отрезок пути на данное время. (17)

Главное в жизни — не терять за отдельными и порой не­верными повседневными шагами смысла и направления всего движения и постоянно видеть перед собой цель его. Тогда рано или поздно мы эту цель непременно достигнем. (18)

Один день жизни — один шаг на жизненном пути. (19)

Наше завтра нашему сегодня — не замена: у него свои самостоятельные задачи. Ведь вчера, сегодня, завтра — не слепые топтания на месте, но шаги, слагающие путь нашей жизни. Кто не сознаёт неповторимости сегодня, тот бездар­но и ничтожно изживёт своё завтра, как бездарно и ничтожно изжил он своё вчера. Каждая минута, прожитая нами, уно­сится в вечность, запечатлевается в ней, и ничто, ничто уже не властно стереть её или вычеркнуть из него. Потому задача наша — сделать минуту эту столь достойной и прекрасной, на­сколько это только возможно, или хотя бы, насколько это в на­ших силах. Посему задача наша также — растить силы наши, дабы быть на высоте положения. (20)

Когда человек кладёт много труда на физические упраж­нения, обильно ест и при этом остаётся непричастным к ис­кусству и философии, то он преисполняется самоуверенности, заносчивости, глупости и жестокости. Он непривлекательно и нескладно проводит свою жизнь в дикости и невежестве, В отношении нашей действительной, настоящей жизни вся наша земная жизнь, с самого рождения до смерти, — не более как один конкретный день нашей земной жизни, от са­мого утра до позднего вечера, в отношении всей нашей земной жизни. Теперь, когда вы усвоили это, я скажу большее: в отно­шении нашей действительной жизни земная наша жизнь бес­конечно меньше одного конкретного дня: ибо в земной жизни количество таких дней ограничено и исчислено, тогда как в жизни вечной число её дней безгранично и неисчислимо. (21)

Если кто-то не вхож в дела мистические, а тем паче вовсе чужд высоких духовных устремлений, не чувствует Высших Сил, упрямо костенеет в атеизме, то нет нужды его переубе­ждать, ибо бесполезно это: его неведение, отрицание и бес­чувствие — верный признак плохой кармы. Дурная карма затемняет от несовершенного взора человеческого дела боже­ственные. Час такого человека ещё не пробил, не надо наси­ловать его карму. (22)

Когда человек кладёт много труда на физические упраж­нения, обильно ест и при этом остаётся непричастным к ис­кусству и философии, то он преисполняется самоуверенности, заносчивости, глупости и жестокости. Он непривлекательно и нескладно проводит свою жизнь в дикости и невежестве, отравляя всё окружающее, пачкая всё то, к чему он прикасается, и позоря само имя человека. (23)

Кто живёт накоплениями, тот в основании своём име­ет ничтожество. Надобно жить настоящим и всякую минуту быть готовым засвидетельствовать свою значительность. (24)

Озарение приходит мгновенно. Оно не есть результат какого-то духовного.или интеллектуального накопления. Вы либо есть, либо вас нет. Ничто истинное не может быть накоплено. Оно вспыхивает подобно молнии, прорезающей свинцовый мрак ночи. (25)

Человек начинает жить в полную меру и становится пол­ноценным человеком лишь тогда, когда он отказывается от иллюзий плотских наслаждений, когда он помещает душу свою в высокую сферу, а судьбу свою вручает силе, распоря­жающейся всем наилучшим образом, т. е. Богу, и уповает на Его любовь к себе. (26)

Знание добра и зла существеннее всего для благоденствия как отдельного человека, так и всех людей, ведь оно заставляет человека сознательно предпочитать злу добро, тогда как невежество всегда принуждает его выбирать именно зло. И где нет знания себя, знания добра и зла, там человек находится во власти зла и управляется недостойными страстями и низкими побуждениями. (27)

Смысл жизни не в удовольствии или страдании, но в со­вершенствовании. Последнее достигается посредством первых двух, но не только их. (28)

Благо — это благие удовольствия, т. е. удовольствия полез­ные для ума и для тела, а также всё то, что, не являясь удо­вольствием, тем не менее тоже полезно как для того, так и для Другого. (29)

Придавать чрезмерное значение проблеме пола — это при­знак рабства придающего у материи, ибо человек как духовное существо по природе своей андрогиничен. (30)

Проблема секса представляется исполняющей великую роль лишь в том случае, если она не решена. (31)

Добро — это всё то, что помогает человеку в его движении к истинной цели, а зло — всё то, что его останавливает. При этом добро часто имеет видимость зла, и наоборот, зло часто внешне походит на добро. Но человеку, который искренне стремится к истине, от природы свойственно безошибочно и верно отличать добро от зла. (32)

Что может для человека быть важнее знание самого себя? Ни дела житейские, ни удовольствия, ни какая бы то ни было деятельность не могут сравниться со знанием себя, ибо это — основа основ, ибо это — знание добра и зла. (33)

Как бы ни были огромны материальные завоевания и успехи, они всё же не сделают человека ни лучше, ни счастливее. Лишь самопознанию и самосовершенствованию это под силу. (34)

Человек действительно способный к самосовершенствова­нию делает его своей жизненной целью и ценит все блага жиз­ни лишь в той мере, в какой они приближают его к цели. Чело­век же не способный к самосовершенствованию целью своей жизни делает наслаждение. Горе тому, кто, колеблясь между
тем и другим, воображает, будто нашёл какой-то третий путь. Третьего пути не дано. Нет третьего пути. (35)

Величие духа совсем не в том выражается, что ты живёшь во дворце, вдали от бед и забот этого мира, но именно в том, что, не живя во дворце и будучи погружён в омут неустроен­ной житейскости, ты всё же умудряешься поддерживать в себе отстранённость и быть настроен на самую высокую ноту. (36)
Самопознание есть в действительности не столько позна­ние себя, сколько познание Бога. Когда человек через себя по­знал Бога, то самопознание сделало первое своё дело. Второе дело его состоит в том, чтобы человек сделал себя достойным своего Создателя, т. е. стал бы самим собой, а это дело означает постоянное самосовершенствование, кое есть практика самопознания. (37)

Душа набирается сил, попадая в высокую сферу, и корчит­ся в агонии, когда её загоняют в душную яму. (38)

Долг разумного человека — быть выше окружающей действительности, если последняя мерзка и ничтожна. И никто не имеет морального права попрекать его за то, что он отдалился от неё, чтобы стать лучше и быть более самим собою. (39)

Культурного человека от дикаря отличает только одно: бе­режное отношение к жизни. Всё остальное лишь вытекает из этого различия. (40)

(Продолжение следует)

[Ия]

Для одних земная жизнь — чистилище, для других — ад, но рая здесь нет ни для кого. (41)

Есть великое множество вещей, которые представляются совершенно необходимыми в глазах невежд и без которых, тем не менее, мудрый человек превосходно обходится с немалой пользой для себя. Причём всё это касается не только каких-то предметов или развлечений, но и самого образа жизни. (42)

Человек не рождён для мышления и деятельности, он ро­ждён для самосовершенствования посредством страдания, а мышление и деятельность лишь опосредуют это средство и делают достижение цели возможным. (43)

Грубая сила, грубое действие всегда встречает лишь грубое противодействие, и это хорошо устроено: пусть грубость несёт наказание своей скотскости. (44)

Многие имеют деньги, но немногие сохраняют при этом достоинство. (45)

Борьба классов, теория прибавочной стоимости и тому по­добное потому не могут быть исходной точкой для истолкова­ния и познания сущего, что сущее есть не только там, где нет классов и их борьбы, нет прибавочной стоимости и даже самой её теории, но и там, где нет носителя всей этой шелухи — земного человека. (46)

Маркс исследовал больное общество, установил симптомы болезни и частичные законы, по которым эта болезнь развива­ется. Но было бы глупым ребячеством полагать, будто, изучая болезнь и характер её протекания, можно составить себе по­нятие о здоровье; будто, изучая хронически больное общество, можно представить себе общество совершенно здоровое и по­нять, что делает его здоровым. (47)

Человек, который обладает на склоне лет жизненным опы­том, т.е. знает все ходы, выходы и лазейки в жизни общества, и потому уже считает себя человеком мудрым, но который в то же время не подозревает ничего о высоком назначении жизни и высших духовных началах, подобен всего лишь искусному футболисту, который вздумал бы почитать себя тонким знато­ком всех изящных искусств потому только, что он умеет изящ­но и искусно послать мяч в ворота. (48)

Приучайся определять цену каждого, с кем общаешься, и расценивай его по настоящей его стоимости, а не по той, что дарована ему случаем и людской глупостью. В обращении с ним проявляй терпимость и снисходительность, но постоян­но помни о соотношении его и твоей значимости и, исходя из этого соотношения, дозволяй ему знать что-либо ценное о тебе. Мнение же о тебе людей, цена коих значительно ниже твоей собственной, и тех, что и сами-то себя не уважают или уважать не могут, не ставь ни во что. (49)

Твой лучший собеседник — это ты сам. Чего же ещё хо­чешь ты после этого, когда самый Бог беседует лишь с самим собой, а тебя к тому же наделил способностью к общению. Цени же общение, ибо пустота его позволяет тебе понять ве­личие и свободу одиночества. (50)

Для огромного большинства людей умственная зрелость, нравственная мудрость, духовное совершенство, душевное благородство, телесное здоровье остаются лишь благими по­желаниями. Причина этого в неспособности к сосредоточе­нию усилий, и таким людям не достаётся ничего, кроме жал­ких крох этих прекрасных качеств. (51)

Справедливость — основная добродетель. Работай над полным проявлением её в себе — тогда и все остальные добро­детели приложатся. (52)

То, что справедливость свойственна природе человека и для него естественна, доказывается существованием такого свойства человеческой души, как муки или угрызения нечи­стой совести. (53)

Иного пути к мудрости и добродетели, кроме как через справедливость, не ведается, ибо справедливость есть уваже­ние истины. (54)

Порядочные люди делятся на две категории: явно поря­дочных и тайно порядочных. Первые являются официальной совестью человечества, вторые — его действительной сове­стью. Все, кто борется с несправедливостью, видят в первых себе поддержку и ею от них пользуются. Люди эти открыто порядочны, не скрывают своих убеждений и тем оздоровляют ноосферу в сравнительно безоблачные часы жизни человече­ства. Но вот тучи сгущаются, мрак растёт, зло перевешивает, и первые же, кто падут под его ударами — это эти официальные и полуофициальные носители порядочности. Если бы дело было только в них, то зло бы давно восторжествовало. Но вся сила добра в том, что есть ещё и особый, отборный отряд бор­цов за справедливость — тайные её подвижники. Наделе они и являются вождями этого движения, тогда как первые — лишь рядовые, дежурные его сотрудники. Эти тайные носители по­рядочности не выставляют себя и убеждений своих напоказ, не совершают у всех на виду никаких добродетельных поступ­ков — такая реклама им ни к чему. И в пору мрака, являясь на самом деле самыми его непримиримыми врагами, они могут даже выдавать себя за служителей его. Не творя внешне добра, они не совершают и ни одного тёмного дела; более того, при­мут все меры к тому, чтобы как-то ненароком не совершить его (именно по этому признаку они легче всего опознаются). Но как раз эти тайные носители порядочности и являются той действительной силой, мозгом той силы, которая в конце кон­цов и сокрушает зло. (55)

Примирить все противоречия — это и есть высшая му­дрость, поскольку только ей, ведающей истину, под силу такое великое дело. (56)

Многие люди думают много, но лишь очень немногие из них становятся от того мудры. В чём причина? Они думают не о том. (57)

Когда ты сможешь видеть во всяком взрослом ребёнка и во всяком ребёнке — взрослого, тогда только ты станешь по-настоящему мудр. (58)

Не столько обогащать подсознание, сколько расширять своё сознание истинная задача наша в этой жизни. (59)

Неверно полагать, будто то, что вы думаете или чувствуете, остаётся только внутри вас и потому никого не касается. Если и не сама ваша мысль, то общий настрой ваших мыслей, если не сама ваша страсть, то общий привкус её неизбежно передают­ся другому человеку; он воспринимает их своим подсознанием, и, по мере того как подсознание его делится своими впечатле­ниями с его сознанием, он начинает передавать вам по тому же каналу свою ответную информацию. Всё это есть факт совер­шенно несомненный, и надо иметь очень грубую душевную ор­ганизацию для того, чтобы всего этого не чувствовать. (60)

Сила мысли в её огненности, а не в буквенно-словесной мешанине, запечатлевающей след её на бумаге. Чтобы этот буквенно-бумажный прах снова стал мыслью, он должен за­жечься об огонь духа. Вот почему, когда тупой невежда впе­ряет глаза в страницу, ничего, кроме встряхивания пыли, не происходит. (61)

Весь этот скорбный мир — лишь последствие наших дур­ных коллективных мыслей, и вся наша личная судьба — по­следствие наших мыслей индивидуальных. Мысли суть вещи, воплощающиеся в мире видимом из мира невидимого, подоб­но тому как духи, воплощаясь в мире видимом, делаются зем­ными людьми. (62)

Поступки наши, хорошие и дурные, влияют на всю нашу дальнейшую судьбу. Люди не желают признавать этого, но это закон природы. Это совершается. (63)

Мы — лишь последствия своих мыслей. Наши мысли — последствие наших желаний. Желания — продукт нашей воли. Стало быть, в нашей власти повелевать собой и себя изменять, и мы ответственны за то предпочтение, которое отдаём своему движению в ту или иную сторону. (64)

Храни чистоту души своей, ибо высока цена этой чистоты и дорого платить приходится, чтоб выкупить её, тому, кто запятнался, а Космосу нужны лишь чистые души. Всякая грязь предназначена к сожжению в огне чистоты духовной. (65)

В глубинах всякой человеческой души таятся бесконечно более значительные богатства, чем все материальные сокро­вища мира. Истинная же задача человека состоит в том, чтобы высвободить в себе эти богатства из мрака невежества и жесто­кости и явить их свету. (66)

Жизнь слишком коротка, времени нам отпущено впритык лишь на то, чтобы успеть сделать самое необходимое и чрез это вступить в следующую стадию нашего существования до­статочно к ней подготовленными. И потому непростительной глупостью было бы тратить драгоценное это время на всепоглощающее делание карьеры, беспросветные хозяйственные и денежные хлопоты, на чтение газет, ежевечернее смотрение телевизора, игру в карты, на «боление» за спортивные команды и серьёзное участие в общественной комедии, на бесконечное копание во всевозможной грязи и многие прочие непотребные потребности и обходимые необходимости вместо того, чтобы заниматься душой своей и Самопознанием. (67)

Одно из важнейших преимуществ, которое дарует му­дрость, это то, что мудрец никогда не бывает всецело несча­стен. Посреди волн самого неизбывного горя и тяжких несча­стий, в душе мудреца всегда остаётся непотопляемый остров, некая неприступная крепость, в коей безраздельно царят без­мятежное счастье и блаженство вечности, — и для человека в этом одна из причин приятной необходимости быть мудрым. Такой крепостью в его душе является постоянно сверкающая в ней, неугасимая искра божественного огня, его Истинное «Я», непосредственно сообщающееся с Высшим «Я» Вселенной, которое и есть сам Бог. (68)

Стать зрителем собственной жизни — это значит не только избежать земных страданий, но и проявить в себе Истинное «Я», ибо только таким путём и можно стать зрителем собствен­ной жизни, ибо только Истинное «Я» есть зритель всякой жиз­ни. (69)

Необходимо верить в своё «Я», которое не только создаёт и укрепляет наше тело независимо от нашего земного сознания, но и ведёт нас по жизни к намеченной нами на данное вопло­щение цели. (70)

Чем более мы познаём самих себя, т. е. чем более делаемся мы самими собой, тем лучше мы становимся, ибо удел истин­ного «Я» — совершенство. (71)

Необходимо не только постоянно стремиться ко всё но­вым достижениям и вершинам, но и неустанно следить за тем, чтобы не начать скатываться, опускаться, но удерживаться на достигнутой высоте. Это очень трудно. Примеры многих вели­ких говорят о том, что это неимоверно трудно. Быть может, это же говорит о том, что это так важно. (72)

Высшее «Я», или Брахман, потому и пребывает как вну­три, так и вовне, что Оно вне всякого пространства. Высшее «Я» также не пребывает одновременно или последовательно, потому что Оно вне всякого времени. (73)

Категории «бытия» или «небытия» одинаково не приложи­мы по отношению к Высшему «Я» и Абсолютному Бытию, ибо это категории времени и пространства. С точки зрения про­странства и времени, Абсолютного Бытия нет, и в то же время, Оно есть, потому что нельзя не быть, не существуя. (74)

Счастье истинное на этом свете доступно лишь тому, кто совершенно искренне может сказать самому себе: «Ничего мне на свете не надо!» Лишь он один способен устремить взор внутрь самого себя и найти там истинные, непреходящие бла­га, питающие своими соками настоящее счастье души человеческой. (75)

В действительности тяжкой ношей является отнюдь не бремя самоотречения, но самоизоляция эгоизма. (76)

«Ничем не обижаться» — вот девиз мудрости. Обезьяна очень обидчива и раздражительна. Не будь обезьяной! (77)

Единственно благими усилиями людей добрых этот мир дер­жится, и если что и спасёт его, так именно дело этих людей. (78)

Нет иного пути к блаженству, как радости духовные, ибо само блаженство есть духовная радость. (79)

Духовность — это то, что должно стать нашей земной це­лью, ибо выше неё у нас здесь не может быть ничего и все воз­можные блага прилагаются здесь к ней. (80)

(Продолжение следует)

Сообщение отредактировал Indraprabha dd - 2.12.2012, 20:23

[Ия]

Интеллектуализм враждебен интеллигентности, и механическое мышление не имеет ничего общего с духовной мо­щью. (81)

Если чья-то несправедливость к нам вызывает у нас обиду, это значит лишь, что мы ещё слабы духом и сами способны творить несправедливости. Праведник неуязвим для обид не­справедливости. (82)

Нередко спрашивают: «Как познать, что Свет, что Тьма?» Ответ прост: смотрите и сами решайте! Кто идёт от лика Све­та, тот несёт с собой единство, стремится к соединению, слия­нию, синтезу. Кто выступает от лика Тьмы, тот несёт раскол, повсюду сеет разъединение, разложение, анализ. (83)

Приручение огня, изобретение колеса, открытие души и её бессмертия, проблески богопознания — вот вехи истинной культуры. (84)

Нам с уважением должно относиться к труду и подвигу Учителей, к Их слову, к Их книгам. Прежде всего, безотноси­тельно. Далее, во-первых, потому что это могут быть действи­тельно наши Учители. Во-вторых, потому что, может статься, это наши близкие друзья. И, в-третьих, потому что это можем быть мы сами. (85)

Мы не вправе самовластно распоряжаться мыслями, иду­щими к нам сверху. Степень и чуткость нашей душевной орга­низации определяются сознанием этого факта. (86)

Мир тонкий — это ведь очень справедливое состояние: всяк получает там по своей вере, по своему знанью, по своему воображенью, по своей устремлённости и силе духовной. (87)

Существующее в нашей жизни разделение событий на важные и на мелочи в высшей степени условно и — там — не существует: каждое наше мгновенье решает нашу участь. (88)

Зло, которое ты причинил другому, становится твоим соб­ственным злом, и освободиться от него ты можешь, только претерпев его на себе от другого. (89)

Всякое страдание — это наказание в действии. (90)

Всё в этом мире устроено так, что всякое зло, нами соде­янное, рано или поздно обращается против нас, и чем позже, тем хуже; и всякое добро, нами сотворённое, рано или поздно возвращается к нам, и чем позже, тем лучше. (91)

Творящий зло — палач самому себе, а заблуждающийся — свой тюремщик. Борьба с мировой несправедливостью, в ко­нечном счёте, сводится к борьбе с человеческой глупостью. (92)

При последующем воплощении грешник находит мир та­ким, каким он сам себе его создал в пору своих прегрешений. (93)

Чем больше судят, тем меньше любят. Именно потому Господь говорит; «Не судите опрометчиво!» и «Не судите да несудимы будете!» Суд, который творит душа, препятствует про­явлению в ней Божественной Любви ко всему пребывающему в Высшем «Я». (94)

«Не судите опрометчиво!» — говорят «Евангелие» и гос­подин кардинал. «Не судите, да не судимы будете!» — говорит «Евангелие» без г-на кардинала. Мы пришли и живём в этом мире с правом труда, но не с правом суда. (95)

Долго ли самому ошибиться, разбирая чужие ошибки? Может ли оставаться невиновным тот, кто наказывает чужую вину или судит чужие грехи? Источник всякой вины в созна­нии собственной непогрешимости. (96)

Кто сам страдает и потому хочет заставить страдать ещё и других, от того пострадает ещё сильнее. (97)

Сознательно творимое зло виновнее бессознательно тво­римого зла; корыстно творимое добро похвальнее бессозна­тельно творимого зла; бескорыстно творимое добро благород­нее корыстно творимого добра — и каждому из них воздаётся по заслугам. (98)

Тот, кто творит много зла, должен также творить много добра, ибо только так может он уравновесить своё зло, и тем самым облегчить свою участь. (99)

Мы страдаем ради грядущего блаженства — всегда следует твёрдо и крепко помнить это и знать. (100)

Даже здесь, на земле, зло не всемогуще, оно всего лишь — всеползуще. (101)

Невозможно составить себе верное представление о чело­веке, видя в нём только хорошее, что в нём есть, и закрывая глаза на дурное, ибо человек на вселенской чаше весов есть разность хорошего и дурного, ему присущих. (102)

Объективен только Господь Бог, а человек, как бы мудр и справедлив он ни был, всё видит только через своё «Я». И по­скольку это «Я» — всего лишь часть вселенского божества, но не оно само, то «Я» это до подлинной объективности поднять­ся не может уже по природе своей. (103)

Равнодушие не есть «безразличие». Самые лучшие люди пу­тают и смешивают эти два противоположных понятия, откры­вая тем своё незнание основ. Безразличие есть гашение огня, есть духовное потухание и протухание, спячка, стремящаяся перейти в смерть, которой, к тому же, на самом деле нигде и
ни в чём нет. Равнодушие — это яркое пыланье внутреннего пламени, его ровное, без колыханий и потуханий пылание, происходящее ровностью своей не от недостатка, но именно от избытка собственной силы, разумно регулирующей и распре­деляющей свой жизненный напор и всегда чутко и бдительно
готовой всей мощью устремиться в сторону, куда направит её приказ. (104)

Ко всему совершенно равнодушен познавший истину. Он выше рабства и привязанностей материального мира. (105)

Индивидуализм — это Божественная Любовь ко всему пребывающему в Высшем «Я». (106)

Причина, приведшая столь многих от веры к атеизму, со­стоит в том, что они, видя зло этого человеческого мира, отка­зываются понимать, как бы Бог, благой и всемогущий, мог до­пустить всё это. Их рассуждение таково, что раз Он допускает это, будучи благ, то Он тогда не всемогущ, а стало быть, и не
Бог вовсе; либо, коль Он допускает это, будучи всемогущ, то Он вовсе не благ, а чудовищно зол, и тогда имя ему — Сатана. И в том, и в другом случае бога не оказывается. Но на самом деле, проблема в том, что, дабы получить умный ответ, надо задать умный вопрос. Здесь же вопрос принципиально неверно по­ставлен. Всеблагость и всемогущество Господа суть свойства, стоящие за пределами всяких сомнений. Зло же этого мира не от Бога и не от несуществующего дьявола, а единственно от свободы человеческой воли. Всемогущий всегда бы мог свободу эту упразднить, но не делает Он этого именно потому, что сво­бода сия — сокровенная тайна разумной жизни. Всё зло этого мира, но и всё добро — от неё, вся абсолютность добра в мире высшем опять-таки от неё. Лишить человека этой свободы, за­программировав его вести себя пусть бы даже наилучшим обра­зом, значило б лишить его жизни и самого её смысла, ибо тогда он стал бы неодушевлённым автоматом. (107)

В церквах не учили почти ничему дурному: там лишь очень дурно учили хорошему. (108)

Отказываться от религии вообще потому только, что со­временные формы её, как например, христианство или ислам, зашли в тупик и претерпели вырождение, так же глупо, как отказываться есть яйца вообще только потому, что яйцо, по­павшееся вам сегодня за завтраком, оказалось тухлым. (109)

Со стороны того, кто умело опровергает предрассудки и суеверия, старательно накопленные народным невежеством, наивно полагать, будто он тем самым опровергает и религию. Истинная религия одобряет его работу, поскольку он очищает ей место, с корнем вырывая плевелы тёмной фантазии. (110)

Уверенность — это отстоявшаяся, выкристаллизировавшаяся вера, а знание есть обоснованная уверенность. (111)

Атеизм — это слепота человека, который за деревьями не видит леса. (112)

На жизнь можно смотреть с разных, даже исключающих друг друга точек зрения, и тем не менее все они правильны одинаково, ибо позволяют видеть то, что видится. Но сама жизнь, хотя она в большей или меньшей степени и видна из всех этих точек, всё-таки видимым из них никак не исчерпы­вается, а лишь обнаруживается. (11З)

Истина, в полном смысле слова, — это полное знание ре­альности, т. е. всеведение, нечто недоступное человеку. Истина человеческая — это неполное, но действительное знание ре­альности. Большинство людей истины человеческой не дости­гает, потому что по уровню своего мышления не готово при­
нять её. И тогда им ничего не остаётся, как довольствоваться плодами своей фантазии, ограниченной собственным неразумением, т. е. подменить истину своим мнением. (114)

Истина — это то, что на самом деле есть. На уровне инфор­мации — это совершенное соответствие тому, что есть. (115)

Помимо грубой действительности, нас окружающей, есть ещё и иная, тонкая высшая действительность, по отношению к которой, говорит философ, «так тупо и бессмысленно, с бель­мами на глазах, слепотствуют тупицы, именующие себя мате­риалистами, хотя и абсолютно ничего не знающие о сущности
материи». Для изучения этой действительности «существуют и специальные методы и специальная литература, но это, ко­нечно, не методы материалистов и безбожников. Ведь если им следовать, то пришлось бы сказать, что нет никакой симфонии Бетховена, а только трение конских волос о сушёные бараньи
кишки и колебание воздуха в деревянных и медных трубках, именуемых почему-то «музыкальными инструментами». (116)

Есть великое множество людей, которые всерьёз полагают, будто само по себе обстоятельство, что всё на свете имеет своё объяснение и что они многое могут объяснить (хотя и не всё!), напрочь исключает существование Бога. Эти люди никак не желают считаться с тем, что у всего бесчисленного множества причин и следствий должна быть некая Единая Первопри­чина, являющаяся вместе с тем и Следствием Самой Себя, от которой-то и началось всё причинно-следственное движение, в которой оно существует и к которой оно, в конечном счёте, сводится. (117)

Ничто не совершается механически, сама механика оду­хотворена. Она действует лишь постольку, поскольку одухо­творена законами и сообщающей этим законам огненность Волей. (118)

Истина — это то, что есть, то что есть на самом деле, та­кое, какое оно есть. В плане моральном, это согласование с тем, что есть, с таким, каково оно есть, а не с тем, что нам кажется, чего нам хочется или с тем, что нам представляется должным. (119)

Кто не верит в Бога, тот, стало быть, верит в пустоту и по­клоняется небытию. Отсюда и его естественное желание мерт­вецки напиться или пустить себе пулю в лоб. (120)

(Продолжение следует)

[Ия]

Удовольствие, наслаждение — вещь отнюдь не безобид­ная, и в ней, если потерять точку опоры, а её теряет всякий, кто желает видеть в наслаждении самоцель и цель человека, в ней, говорю, очень легко дойти до извращений. И если для большинства людей самые сильные удовольствия не духовные, а телесные, и среди последних естественным образом выпирает секс, и если при всём том люди эти лишены всяких истинных основ подлинной нравственности, каковые от­метаются материализмом, поскольку он неспособен разум­но и логически обосновать их, рассматривая их в глубоком анализе своём как предрассудок, подлежащий изживанию, то людскому большинству этому неизбежно остаётся лишь дорога, протоптанная маркизом де Садом, который создал единственно последовательную, сказавшую «А» и сказавшую «Б» материалистическую философию, который логично об­основал свои принципы и способен убедить всякого мате­риалиста, если только тот согласится его слушать и если у него хватит ума понять его. Следует помнить, что де Сад с восторгом приветствовал французскую революцию и что фи­лософская основа у него в общем-то та же, что и у француз­ских материалистов-просветителей (см. начало трактата в его «Философии в будуаре»). И сам-то он почитал себя носите­лем свободомыслия и наиболее прогрессивных идей челове­чества, потому что от их основы он шёл дальше, к логичным выводам из неё и тем показал её конечную, не зримую ему са­мому, гнусность (есть всё-таки какой-то горький юмор в том, что во всяком безумии своя логика имеется!). Да, в отличие от этих просветителей, он, без обиняков и эвфемизмов, взялся исследовать самую важную пружину человеческих действий и поступков и, анализируя её на принципе приоритета на­слаждения, дошёл до таких ужасов и мерзостей, что никто не пожелал его понять. В этом выражается половинчатость человеческой природы, неспособной к крайностям даже в дурном. И всё-таки бескомпромиссный, последовательный, рассудочный материализм неотвратимо ведёт к садизму. Это дорога мрака, по которой служители тьмы желали бы тащить серую массу земного человечества. Все половые извращения ведут туда. И не пускает людей туда только то обстоятельство, что они, по слабости своей природы, испытывают до­стойное обезьяны отвращение к философии, как к истин­ной так и к ложной, из-за чего аргументация учителей мрака остаётся пустым словесным фейерверком. Но ведь по этой же причине серость не идёт и к свету, а продолжает жить полусознательной жизнью животного. (121)

«Как можете вы требовать, чтоб я допустил в качестве при­чины того, чего я не понимаю, нечто такое, что я понимаю ещё меньше?» — вопрошает благоразумный безбожник и вообра­жает, будто рёк нечто мудрое и глубокомысленное, как если бы мироздание и его причина должны быть доступны его пониманию для того, чтоб иметь право на существование. Высказывать та­кие сентенции значит воображать, будто часть больше целого. (122)

Господство материализма и атеизма — плод логической ошибки и самомнения, возносящегося до невежества. (123)

Всякий, кто в Бога не верует (вернее бы надо сказать — кто о Боге не ведает), не заслуживает того, чтобы его принима­ли всерьёз и дали ему права совершеннолетия, ибо он всё ещё лишь ребёнок малый, не годный ни располагать своими си­лами, ни отвечать за свои поступки, так как его неразумение
превышает его ответственность. (124)

Положительное в господстве материалистов — это то, что они отменили дьявола и преисподнюю. Отрицательное — то, что они отменили бога, душу и бессмертие. Но они напрасно обольщаются: отменить Бога (Бога — с прописной буквы) — не в их амёбных силах. Малейшее дуновение вечности снесёт и
всю их иллюзорно-инфузорную цивилизацию. (125)

Жизнь после смерти, жизнь вечная. Нам, так называемым «живым» людям, как бы поражённым неизлечимою болезнью, обрекающей нас на скорую смерть, и знающим это, говорят: «Не думайте об этом!» (126)

Противопоставлять Демокрита Платону, или наоборот, значит не понимать ни Платона, ни Демокрита. В морали они совершенно тождественны, а в остальном — Платон занима­ется изучением мира идей, а Демокрит — мира материи. Ни одно, ни другое не исключают друг друга, но лишь дополняют,
ибо стоят они на разных иерархических уровнях. (127)

Надо реально, здраво смотреть на вещи, т.е. видеть их та­кими, каковы оне суть, а не такими, какими кажутся нам, или какими мы желали бы их видеть. (128)

Пантеизм — это панматериализм. Материалист признаёт тело человека за самого человека, но отнюдь не душу его, его «я», лежащее вне этого тела. Точно так же пантеист признаёт Вселенную Богом, или телом Бога; он даже, более того, готов признать Бога душою Вселенной. Пусть некоторые из них идут и ещё дальше, утверждая, что в действительности Бог пребы­вает не только и не столько внутри Вселенной, сколько вовне её; как дух человека не есть тело, так и Бог, т. е. Мировой Дух, не есть Вселенная; это, конечно же, уже большой шаг вперёд в сравнении с предыдущими взглядами, но и этого мало, ибо всё смешение, то полнейшее бестолковое смешение Бога со Вселенною, остаётся. Материализм оказывается преодолён лишь тогда, когда мыслящее сознание начинает понимать, что Вселенная не есть какая-то часть Божества — материальная или духовная, но есть нечто, лежащее вне Его, ибо она не более, чем Его произведение, Его создание, творение, шедевр, если угодно, или, попросту говоря, вещь, сделанная Им. Пол­ностью же отождествлять Бога со Вселенною не более разум­но, чем, в меньших масштабах, отождествлять Страдивари со скрипкою, которую он сделал и на которой играет. Разумеет­ся, мастер влагает много своего «я» в своё творение, оно, до известных пределов, как бы становится частью его самого, но только «как бы», не более этого; нелепо понимать проникно­вение его в вещь слишком буквально и сугубо материально, оно именно духовно, т. е. трансцендентно. В конечном же счё­те важно то, что скрипка создана мастером и живёт и имеет смысл быть лишь тогда, когда на ней играет сам мастер или какой иной виртуоз, которому он передал её во владение, ина­че, без этого, скрипка мертва. (129)

Можно спросить: каков в целом уровень духовного знания и истинной философии на данной планете? Ответ неизбежно будет только один: предельно низкий. Положение в общем сводится к тому, как если бы отдельные люди желали занять­ся литературой, писали бы уже рассказы, романы и пьесы, сочиняли стихи, в то время как большинство прочих, не зная обо всём этом и с фанатической тупостью игнорируя всё это, задавались бы лишь вопросом: а можно ли вообще выразить звук с помощью буквы? и если да, то возможно ли тогда будет из этих букв составлять слова? Более того, громадное боль­
шинство этих людей почему-то пришло к выводу, будто буква звука выразить не может и что слов из букв составить нельзя, что все разговоры о литературе, стало быть, досужие, вздорные домыслы и что в принципе ничего такого быть не может и не должно. Именно так в вопросах духовной науки, находясь на уровне отрицания буквы, тогда как другие уже пишут и чита­ют стихи, поступают те, кто отрицают существование души и её бессмертие, отрицают Бога и Его закон. (130)

Жизнь — высшая форма существования материи. Разум — наивысшая степень проявления жизни. Цель разума — Само­познание, и тем самым — познание жизни и материи как од­ного из частных случаев Самопознания. Способ достижения Самопознания — накопление и усвоение полезной информа­ции, получаемой не только за счёт восприятия, отражения и размышления, но и за счёт созерцания. (131)

Философия материализма — философия малодушия. Она плод логической ошибки: не всё есть материя, но есть и дух, не являющийся производным материи, и есть вневременная и внепространственная первопричина того и другого, являю­щаяся вместе с тем и причиной-следствием самой себя. И
первопричина эта — Бог, Демиург, Брахман, Мировая Душа и т.д., и т.п. Ибо ничто не появляется из ничего, не исчезает бесследно ни в чём и не может существовать извечно: если бы материя существовала и дух существовал извечно, то ни она, ни он бы не развивались и не было бы эволюции, а между тем
эволюция — реальность, ибо развитие налицо. Но если есть развитие, то было и сотворение, ведь нельзя же помыслить материю без движения, коего развитие лишь одно из проявле­ний. Стало быть, материя, как и дух, не существовала всегда, но была создана. Философия идеализма — философия великодушия, но всё равно и она порождение логической ошибки: не всё есть дух, но есть и материя, ибо без материи, объекта, не было бы и духа, субъекта; исчезновение одного означало бы исчезнове­ние другого (чего однако человеку помыслить невозможно), и, главное, дух не смог бы стать тем, что он есть, ибо для рожде­ния духа в хмире времени и пространства необходима материя. По всему поэтому философия монизма — философия истины, ибо только она логично и последовательно говорит о со­отношении объекта и субъекта, а также об отношении к ним Вселенской Субстанции — того Единого, которое творит и субъект и объект, и дух и материю. (132)

Вполне допустимо, что примитивная философия мате­риализма царит в физике и химии, где собственно и изучают материю. Там эта философия уместна и не приносит вреда. Но совершенно непостижимо, как может быть материалистом, к примеру, математик (я имею в виду не столько геометра, сколько
алгебраиста). Ведь он имеет дело с какими-то нематериальны­ми, умозрительными, можно сказать духовными, сущностями, он не сам создаёт их, а открывает кем-то от веку установленный дивный порядок, порядок не на материальном, а на духовном уровне. Алгебраические сущности не могут быть зарегистриро­ваны никакими приборами, обнаруживающими материю, и всё же оне существуют в сознании математика и вне этого созна­ния, существуют объективно и правят материальным миром. Попробуйте-ка так же взглянуть на природу души. Обнаружить или увидеть её нельзя, так же как нельзя увидеть или обнару­жить число. Но тем не менее число существует, и вы признаё­те его существование, так почему же вы не желаете считаться с существованием души? Быть может, потому, что вы никогда не давали себе труда попытаться хоть чуточку познать себя? А кто создал этот дивный математический порядок, проявляющийся в железных и всепронизывающих законах? Ведь ни законы эти, ни сам порядок не имеют никакого отношения к материи. Нет, математик не может быть материалистом, он должен быть глу­боко и неподдельно религиозен: того требует его предмет. (133)

Кто проникся величием и могуществом жизни, уже нико­гда не сможет поверить в существование смерти. (134)

У жизни нет противоположности, она безотносительна и абсолютна: смерть противостоит не жизни, а всего лишь ро­ждению. (135)

Психология, построенная не на спиритуалистической, а на материалистической основе, подобна волу, которого ис­пользуют в качестве племенного производителя. (136)

Материалисты, хотя и воображают, будто они возвысили человека, на самом деле лишь унизили его и оскотинили. (137)

В Бога верить нельзя, также как нельзя верить в существо­вание души и её бессмертие. Верить можно только во что-то нелепое, но бытие Бога, существование души и бессмертие её — это не нелепость, поскольку принципы эти доказываются строгой логикой мысли, а стало быть, они и не предмет веры, а предмет знания. Напротив, само по себе допущение о само­стоятельности материи, о её способности порождать сознание, допущение о порождении живого неживым и тому подобное — является логической нелепостью, и поскольку это абсурд, то это допущение и требует веры. (138)

Само по себе незнание о существовании Бога, о сущест­вовании души и её бессмертии если и не свидетельствует о примитивности мышления, то уж во всяком случае является признаком его недостаточности. (139)

Бог — это душа, воля, информация и музыка Вселенной. Но это не определение, это всего лишь попытка к пониманию: Бога нельзя определить: Он безграничен. (140)

(Продолжение следует)

[Ия]

Нелепый вопрос о том, может ли машина мыслить, являет­ся естественным продолжением материалистического мифа о производности сознания от материи. Никогда не было и не бу­дет создано машины, способной мыслить, ибо мышление есть свойство высокоорганизованной жизни; жизнь же не есть про­дукт материи, как утверждают материалисты, но важнейшее свойство духа. Поэтому-то машина, не будучи одушевлена, может делать самые невероятные вычисления, может «знать» бесконечное множество самых различных фактов, но она никогда не сможет хотеть, т. е. иметь собственную волю, она все­гда будет действовать по программе (самосовершенствование у машины — тоже всего лишь программа), не задаваясь вопро­сом, как она к программе этой относится, т. е. хочет ли она её сама-то или нет. Оттого-то машина никогда не сможет стать личностью, а останется тем, чем ей и положено быть — вещью. (141)

Соотношение между духом и материей в значительной мере напоминает соотношение между душой и телом челове­ка, между информацией, содержащейся в книге, и бумагой, на которой эта книга напечатана, между музыкой, записанной на пластинке, и материалом, из которого эта пластинка сделана. При этом, если тело, бумага и пластмасса родственны друг другу как разные проявления материи, то душа, информация и музыка родны друг другу как разные проявления духа. (142)

Всякий раз как мыслитель-материалист говорит о суще­ствовании у жизни, жизни в смысле самом общем и отвле­чённом, цели, и тем более, разумной цели, он тем самым контрабандой и под вымышленным именем протаскивает в свою систему идею о боге, ибо у неразумной и никем не управляе­мой материи не может быть ни цели, ни разумности. (143)

Каждому принадлежит лишь то, что есть он сам. (144)

Даже тело не принадлежит человеку, поскольку тело не есть сам человек. Кроме души, у человека нет ничего, но ведь душа — это целый мир! (145)

Куда как интересно устроены люди! Они считают принад­лежащими себе самые различные предметы материального мира и при этом нисколько не сомневаются в том, что им при­надлежит то, что на самом деле им не принадлежит. И в то же время, они не верят или даже не подозревают о существовании того, что действительно принадлежит им, т.е. о существова­нии души, о её моральных и интеллектуальных достоинствах или недостатках. (146)

Материализм — это плоское отражение действительности, поскольку он задерживается на видимой поверхности вещей, тогда как спиритизм, высшая форма идеализма, — объёмное отражение действительности, поскольку он проникает в неви­димую глубину их. (147)

Утверждать, что человек есть не душа, а тело, это всё равно, что утверждать, будто тело его не есть тело, но покрывающая его одежда. (148)

Философия материализма — вполне достойная филосо­фия для тех, кто никогда не пытался заняться философией. (149)

Неофициальным девизом всех материалистов является из­речение Протагора о том, что человек есть мера всех вещей: существующих в том, что они существуют, и несуществующих в том, что они не существуют. Но ещё Платон показал полную несостоятельность такого утверждения, вложив в уста Сократа доказательство того, что данное положение равносильно другому, ему родственному — свинья есть мера всех вещей. И в самом деле, почему именно человек есть мера всех вещей? Здесь явный отход от истины, открытое нежелание признать стоящую над человеком объективную реальность. И потому правомерно влезть в шкуру свиньи и заявить, что ни наук, ни искусств, ни ремесёл, ни вообще чего-либо, кроме жёлудей и того, что можно съесть или в чём можно выпачкаться, не су­ществует. (150)

Неделимость атома спокон веку была сутью всего материа­лизма (arofiog по-гречески значит «неделимое»), и поэтому, с той поры, как наукой было доказано, что и этот кирпичик ми­роздания также, в свою очередь, делится и подразделяется на ещё более мелкие элементы, материализм и строящиеся на его основе теории потеряли под собою всякую почву, свой raison d'etre, и остаётся только удивляться их упрямой живучести по­сле нанесённого им смертельного удара, тем более ужасного, что сделан он был совершенно неожиданно и рукою своих же друзей-естествоиспытателей. Если при этом материалисты на­деются парировать сыплющиеся на них новые удары шпагою диалектики, то им следует знать, что у шпаги этой — клинок обоюдоострый. И поэтому им, отбиваясь от ударов в тумане, напущенном ими на понятье материи, следует быть готовыми к тому, что они не поранят никого, кроме самих себя. (151)

Наивно думать, будто наука, серьёзная и большая наука не может обойтись без материализма. Науке вообще мало дела до философских кривотолков; единственное, что ей нужно, это то, чтобы философия стесняла её как можно меньше, ставила ей как можно менее узкие рамки. Сегодняшняя наука задыха­ется в материалистических тисках, как задыхался бы человек в не по размеру узком панцире, в который его насильно засу­нули инквизиторы. (152)

Когда вопрос ставится так, что вам предлагается сделать выбор между теориями материалистов, с одной стороны, и теориями всевозможных мистиков, индийских духовидцев и им подобных, с другой, то в конечном счёте этот выбор сво­дится к вопросу о том, кому следует отдать предпочтение в по­стижении истины: тем ли, кто думает об этом с 9 часов утра и до 18 вечера, с перерывами на обед и отвлекаясь на всевозмож­ные другие занятия, кто развлекается и, мягко говоря, «сиба­ритствует» по субботам и воскресеньям и даже вечерами и но­чами, это с одной стороны, или же тем, которые отказались от всех благ и забот этой жизни и, можно сказать, от неё самой и которые ушли совсем из общества, дабы иметь возможность беспрепятственно и постоянно размышлять над разрешением загадок бытия и постижением тайн Высшей Истины. (153)

Когда-то свободомыслие состояло в безбожии, сегодня же оно заключается в богопознании. (154)

Отвергать факт из-за невозможности дать ему объяснение или невозможности принять это объяснение — это приём дог­матической науки, а всякая догма противостоит истине. (155)

Жизнь не покоряется смерти, поскольку самая смерть есть всего лишь одно из проявлений жизни. (156)

Самое забавное во всей философии — это то, что те же самые доводы, которые материалисты приводят для доказа­тельства того, что Бога нет, идеалисты приводят для доказа­тельства того, что Он именно есть. Например, бесконечность вселенной и множественность миров. К ней равно взывают все материалисты, с одной стороны, и Лабрюйер и спириты, с дру­гой. Внимательно и беспристрастно выслушав тех и других, нельзя не присоединиться к мнению последних. (157)

В вопросах религии всё безнадёжно запутано. Так, напри­мер, сама религия определяется как «вера в бога». Но тут, пре­жде всего, необходимо оговориться, что слово «вера» в данном случае мало уместно, и атеизм, который претендует на роль какого-то особого, не религиозного состояния сознания, в действительности есть не что иное, как одна из форм религии! При этом он упирает на свою «научность», т. е. желает исходить из знания. Но, повторяю, в этом вопросе всё настолько запу­тано, что никто из сторонних и свободных мыслителей даже не удосужился увидеть, что те, кто пытаются исходить из веры в Бога, в действительности просто знают, что Бог есть, а все безбожники, претендующие на знание того, что Бога нет, на самом деле всего лишь верят, что Его нет. (158)

Безусловно то, что в предлагаемых материалистами «цен­ностях» нет ничего ценного. (159)

Идеалистическая философия облагораживает любовь, а материалистическая — оскотинивает. (160)

Быть материалистом значит считать, будто тело и есть сам человек, и сводить человека единственно к телу. Тому, кто при­держивается такого взгляда, не избежать и соблазна смешать человека с содержимым его кишечника, что многие и делают. Воистину ассенизаторская философия! Каких только скотств и преступлений ни ожидать от неё! Позор вам, материалисты! (161)

Философия материализма по сути своей глубоко наивна и едва возвышается над уровнем самосознания животных. (162)

Есть вещи, кои невозможно критиковать серьёзно; и одна из них — это дело, за которое бьётся материализм. (163)

Ничем не поколебимая уверенность большинства людей в том, что человек есть тело, нелепа и наивна, как семь смерт­ных грехов. Она вполне соответствует уровню самосознания животных, но совершенно неуместна у человека и недостойна его. (164)

Целый мир разницы пролегает между концепцией мате­риалистической и концепцией спиритической. Это разница между нищим и богатым, между слепцом и ясновидцем, между дураком и мудрецом. (165)

Материалисты, когда они наконец будут вынуждены при­знать существованье духов, как они признали делимость ато­ма, станут учить тому, что духи суть также одна из форм ма­терии. Но мы считаем, и это принципиально важно, что сама по себе материя есть не что иное, как бесконечно плотная и сгущённая, бесконечно грубая и утяжелённая форма сущест­вования духа. Всё есть дух, и материя — самое незначительное проявленье его. (166)

Из того, что не воспринимается нашими органами чувств, можно ещё составить целые вселенные — и вселенные несрав­ненно более обширные, богатые и прекрасные, нежели та, ко­торая воспринимается нами. (167)

Человеку, чтобы вступить в бессмертье ещё при этой жиз­ни, необходимо научиться видеть себя не в изменчивом теле, но в нетленном духе, необходимо перестать отожествлять себя с телом, но отожествлять себя единственно с духом; ему не­обходимо каждую минуту своего существования понимать и помнить то, что тело его, со всеми его органами, есть не он сам, а всего лишь его орудие, которым он пользуется, пока оно в исправном состоянии, и которое он, по мере своих сил, под­держивает в этом исправном состоянии, но которое он оста­вит после того, как оно не сможет больше служить ему ору­дием. Пониманье всего этого жизненно важно для человека, оно обеспечивает его действительный прогресс в жизни этой и подводит его к жизни иной, совершенно к ней подготовлен­ным. (168)

Материализм опирается на неверие, предлагает человеку небытие, как смысл его жизненного движения, и эгоизм, как утешение; помимо того, он ничего не объясняет и ничего не способен доказать. (169)

Один современный писатель утверждает, будто духовное величие человека в том, что он, зная, что он смертен и что смертны все остальные люди, живёт так, словно он и все во­круг него бессмертны. Утверждаю прямо обратное: человек, не понимая и не зная, что он бессмертен и что все вокруг него бессмертны, живёт так, словно он и все остальные люди смертны. В этом его духовное ничтожество. (170)

(Продолжение следует)

[Ия]

Чего добьётесь вы, если детям, глупым й непослушным, будете говорить о красоте и любви? Чего добьётесь вы, если людям, пустым и недалёким, будете говорить о Боге? (171)

Тело — это орудие духа, с помощью которого тот проявляет себя в этом мире и через которое мир этот для него существует. Стоит этому орудию придти в полную негодность — и дух уже не может проявить себя в этом мире, и одновременно мир этот перестаёт для него существовать. В этом смысле дух подобен за­творнику, живущему в каком-то недоступном и отрезанном от всего месте и имеющему для связи со всем человеческим миром один только телефон. Пока телефон работает исправно — затвор­ник этот проявляется в мире людском и мир этот существует для него; но вот, по своей небрежности, он разбивает телефонный аппарат, будучи совершенным профаном в деле телепроводной связи, — и тем самым он уходит из мира людей, и одновременно сам мир этот перестаёт для него существовать. (172)

Во всей Вселенной психика надстоит физике, подобно тому как дух надстоит материи. Вернее даже сказать, что это — не подобие, а тождество. (173)

Говорить, наблюдая и изучая вселенную, наш земной мир, будто Бога нет, это значит за деревьями не видеть леса, за до­мами не видеть города. (174)

Человек не более тело, чем музыка — ноты, на которых она написана. (175)

Материализм — это духовное убийство и, в конечном счё­те, — духовное самоубийство. (176)

Суеверия материализма — самые дикие из всех суеверий. Человеческой личности, в её вечной форме, грязные руки в неудобосказуемой посудине протягивают смрадное приторное ядовитое пойло: «Выпей и умри!» (177)

Теоретический материализм — это ступень философско­го младенчества человечества, через которую ему уже давно пора перешагнуть. (178)

Природа — не бездушная пляска атомов, жизнь — не «бес­смысленное бедствие, завершающееся могилой». За всем стоят Дух и Вечность. Отрицать это — значит показывать слепоту своего ума и чёрствость сердца. (179)

Начало и конец — категории времени и пространства. Бог — вне времени и пространства, истинный Космос — так­же вне их. Поэтому говорить о начале и конце Вселенной, будь-то в смысле пространственном или временном, просто нелепо. (180)

Мы говорим, что Вселенная бесконечна, это значит также, что она безначальна. На этом же самом основании она и вечна. (181)

Там где вечность, там нет времени. Где беспредельность, там нет пространства. И где соизмеримость, там нет Абсолюта. (182)

Следует твёрдо себе усвоить, что в действительности вре­мени нет: есть только вечность. Настоящий миг может дать нам ощущение вечности, а прошлое и грядущее — понятье о её протяжённости. Но в действительности вечность надстоит им и не имеет протяжения: она объёмна. (183)

Наука очень упрощает мир, и при наличии тех данных, кои у неё есть, она не может и никогда не сможет решить проблему жизни, ибо данные эти однобоки и недостаточны; оне всего лишь как бы скелет, на который не надета живая плоть, а эту живую плоть науке взять негде, ибо она имеет дело не с духом, но всего лишь с материей, т. е. прахом и ше­лухою. (184)

Человек, чьё мышление заражено чисто механическим ви­дением мира, мыслит неполноценно. При этом, механическое понимание мира механизирует и самого человека, и он, хотя и не становится роботом, но перестаёт быть человеком. Если он добросовестен в своём ущербном мышлении, то неизбежно должен придти к отчаянию пессимизма. Он похож на мокрого, перепуганного мышонка, стоящего перед огромным, голод­ным тигром. (185)

Солнце светит всем и греет всех, но не для всех оно враща­ется кругом Земли. Очевидное не всегда истинное, но не все понимают это. (186)

В конце концов, отрицать существование какой-либо вещи значит попросту сказать, что она не существует. Такой подход означает несдержанность неправильной мысли. (187)

Устремим взоры наши в вечность — и познаем значимость текущего мгновенья. Как ни мало это последнее — оно атом материи времени, и доброкачественность этого атома гармо­низует нас с беспредельным Целым. (188)

Человек смертен, он рождается и умирает — вот начало всякой философии. Всегда только от этой печки и танцевать следует, чтоб придти к верным выводам. (189)

Старость, как и смерть, довлеет над телом, а не над душой. Душа слишком молода, чтобы стариться, и слишком стара, чтобы быть молодой, ведь она же бессмертна, а стало быть, вечна. (190)

Человек никогда не умирает, он лишь покидает эту землю. (191)

Смерти, в вульгарном смысле этого слова, для душ разум­ных существ нет. Смерть — всего лишь видимость и услов­ность. На самом же деле она означает переход мыслящего сознания от низшей стадии существования, существования примитивно-изначального, в более высокую его стадию. Дух как бы зарождается в мире материи и начинает здесь своё развитие — материя и вся вселенная для этого, собственно, и существуют, — а затем, после смерти, переходит на чисто ду­ховный план. На этом, уже духовном, уровне он также разви­вается, переходя из одной стадии существования в другую, и поднимается всё выше по Лестнице Жизни к вершинам Абсолютной Истины. Таково моё спиритическое кредо. (192)

Мы — результат своего прошлого, неизбежное последствие наших дел и мыслей. Поэтому наша память — это мы сами: наша личность, наши возможности, наше мышление, наше отношение к людям — всё связано с памятью. Чем наша па­мять сильнее, тем более мы являемся самими собою, тем силь­нее наша помощь миру. (193)

Если бы только, хоть на мгновенье, наши зрение, слух и осязание сделались несравненно более совершенными, то мы убедились бы, что смерть не уничтожает человека, но лишь делает его — для нас — невидимым, неслышимым и неосязае­мым. (194)

Не знать Учения Духов — значит всегда быть ребёнком. (195)

Возлюби истину — и станешь одним из тех светил, коими она рассеивает мрак невежества. (196)

Не бойтесь Света, сколь бы ярок он ни был: он — ваше пер­вородное право, ваша стихия, с коей вы в конце концов со­льётесь. Не бойтесь и тьмы самой тёмной, ибо вы — явление Света, а Свет рассеивает тьму. (197)

Всё в этом мире устроено так, что всякое зло, нами соде­янное, рано или поздно обращается против нас, и чем позже, тем хуже; и всякое добро, нами сотворённое, рано или поздно возвращается к нам, и чем позже, тем лучше. (198)

Будь терпелив, словно сама вечность, ибо ты вечность и есть: подобно тому, как вечность разлагается на тысячелетия, столетия, годы, часы, минуты, так и время твоей жизни распа­дается на отдельные более или менее короткие существования и воплощения, которые, выстроившись подобно мгновениям в бесконечную цепочку, и составляют вечность. (199)

Пусть больше никто и никогда не услышит от тебя жалоб ни на тебя самого, ни на твою жизнь, ни на других. Мужест­венно и без стонов переноси свои трудности и не ищи под­держки в чужой жалости, насмешке или безразличии, ибо сие недостойно мужа. (200)

Мы не рождаемся с жизнью и не умираем со смертью: мы есть сейчас, мы были до одного и будем после другого. Мы — беспредельная вечность, сущая по воле Создателя. (201)