Невероятные истории любви, ставим сюда Опции

[Лали]

Валентина Серова и Константин Симонов

«Жди меня…»
ОНА стала суперзвездой в 1939 году, когда на экраны вышел фильм «Девушка с характером». В титрах Валентина Половикова, дочь известной в те годы актрисы Клавдии Половиковой, значилась уже под фамилией своего знаменитого мужа, «сталинского сокола», Героя Советского Союза Анатолия Серова. Однако красивый роман Валентины и Анатолия (Серов мог вечером проводить жену в Ленинград, а потом сесть в самолет и утром с огромным букетом цветов встречать ее уже на перроне Московского вокзала или всего на несколько минут прилететь к ней в Москву с учений) длился недолго. В мае 39-го при испытаниях новой модели самолета летчик погиб, оставив беременную 22-летнюю женщину вдовой. Сына, родившегося через три месяца после смерти отца, Валентина в его память назвала Анатолием.

Актриса становится частой гостьей в Кремле, где на правительственных приемах Сталин сажает ее и вдову Валерия Чкалова рядом с собой. Во время одной из встреч с сильными мира сего Валентина неожиданно попросила предоставить ей новую квартиру вместо той, в которую она с Анатолием въехала незадолго до его гибели. Просьба актрисы была, разумеется, удовлетворена. Знакомые удивлялись — как можно пятикомнатные хоромы в Лубянском проезде, принадлежавшие ранее репрессированному маршалу Егорову, поменять на двухкомнатную квартиру на Никитской. Валентина молчала в ответ. Не объяснять же каждому, как это больно — возвращаться в квартиру, где каждый угол напоминает о так трагически закончившейся любви. Даже улица теперь была переименована в проезд Серова.

«…и я вернусь…»
ЧТОБЫ забыться, все свое время Валентина старалась проводить в Театре имени Ленинского комсомола, где ее очень ценили и доверяли только главные роли. В 1940 году она начала играть в спектакле «Зыковы». Роль Павлы удалась ей, как никакая другая. Но что-то мешало актрисе полностью отдаваться чувствам своей героини. «Впоследствии она вспоминала, — рассказывает историк и театровед Виталий Вульф, — что ей очень мешал один из зрителей. На каждом спектакле «Зыковых» этот молодой человек с букетом цветов сидел в первом ряду и испытующим взором следил за ней. Как позже выяснилось, он не пропускал вообще ни одного ее спектакля. Это был начинавший тогда входить в моду поэт Константин Симонов. Ему было 24 года.

Их роман стал, впервые за всю новейшую истории Союза, достоянием всей страны. А после опубликования в январе 42-го в «Правде» стихотворения Симонова «Жди меня», посвященного Серовой, их любовь стала использоваться пропагандистской машиной государства в своих целях. И небезуспешно. Так, историки Великой Отечественной причисляют появление стихотворения «Жди меня» и одноименного фильма с Валентиной Серовой в главной роли к таким же достижениям, повлиявшим на исход войны, как разгром немецкого наступления под Москвой и Сталинградская битва.

Однако любовь Симонова к Ваське (поэт не выговаривал буквы «л» и «р» и именно так называл свою музу и будущую жену) не была взаимной. Да, Валентина принимала его ухаживания, была с ним близка, но говорить «люблю» и становиться женой не торопилась. Поэтому когда весной 42-года во время выступления в госпитале для высшего комсостава она познакомилась с генералом Рокоссовским, то почувствовала, что влюбилась. Сильно, безумно, без оглядки на мнение окружающих, которые, разумеется, не упустили возможности посплетничать о верности той, которая «ждет». Будущий маршал на момент встречи с Серовой был свободен: его жена и дочь пропали без вести. Страстный роман бравого военачальника, бывшего старше кинозвезды на двадцать один год, развивался на глазах у всех. Однако это не помешало Симонову, конечно же, обо всем знавшему, сделать в 1943 году Валентине предложение, а ей, искренне любившей Рокоссовского, принять это предложение и стать женой входившего в большой фавор поэта и драматурга. Что заставило ее так поступить, осталось загадкой. Может, верно утверждение, что женщины любят ушами, а устоять перед действительно блестящими стихами Симонова было невозможно. А может, Валентине захотелось простого человеческого, как ни банально это звучит, счастья, уюта, отца для подрастающего сына. К тому же объявилась семья Рокоссовского, и любовный треугольник, которые светские шутники называли «ССР» (Серова — Симонов — Рокоссовский) был обречен.

«…только очень жди…»
СИМОНОВ, часто выезжающий в командировки, писал Валентине каждый день. «Нет жизни без тебя. Не живу, а пережидаю и считаю дни, которых, по моим расчетам, осталось до встречи 35–40. Верю, как никогда, в счастье с тобой вдвоем. Я так скучаю без тебя, что не помогает никто и ничто…»

Поначалу Симонов и Серова производили впечатление действительно счастливой семейной пары. В роскошной квартире на улице Горького, где только один зал занимал около шестидесяти квадратных метров, собирались веселые компании, на даче в Переделкине специально для Валентины был построен бассейн. Супруги вместе ездили за границу. Правда, взглядов на жизнь они придерживались разных: во время визита во Францию Симонов пытался уговорить Ивана Бунина вернуться в СССР, а Серова, когда муж на мгновения отлучался от стола, шептала великому писателю: «Не возвращайтесь ни в коем случае».

В 1945 г. цензура разрешила выход картины «Сердца четырех», запрещенной ранее как «не соответствующей генеральной линии по патриотическому воспитанию масс». А еще через год вышел фильм «Композитор Глинка», за работу в котором Серова получила Сталинскую премию и звание заслуженной артистки. Ей было всего 29 лет, и она вряд ли могла предположить, что на этом счастливая, по крайней мере внешне, полоса ее жизни подошла к концу.

«Что с тобой, что случилось? — напишет ей в одном из писем Симонов. — Почему все сердечные припадки, все внезапные дурноты всегда в мое отсутствие? Не связано ли это с образом жизни? У тебя, как я знаю, есть чудовищная русская привычка пить именно с горя, с тоски, с хандры, с разлуки…»

Валентина и в самом деле все сильнее и сильнее увлекалась алкоголем. Дошло до того, что суд лишил Серову родительских прав и родившуюся у них с Симоновым в 1950 году дочь Машу воспитывала бабушка. Клавдия Михайловна Половикова оказалась дамой со стальным характером и в борьбе то ли за внучку, то ли за алименты от ушедшего в 57-м году к другой женщине Симонова заняла круговую оборону, не подпуская Валентину к собственной дочери ни на шаг. Серова умоляла, требовала у матери, которую она ненавидела, ставя слово «мать» в своих письмах в неизменные кавычки, обращалась к бывшему мужу и в суд, чтобы ей дали возможность видеться с Машей. Но ей такой возможности не давали. Уж слишком убедительно звучали объяснения Клавдии Михайловны, что ее спившаяся дочь, упустившая сына (Анатолий действительно был хроническим алкоголиком и закончил жизнь в 35 лет), не сможет достойно воспитать девочку. И Серова, которая, казалось, еще вчера, сидела на кремлевских приемах рядом со Сталиным, уже ничего не могла сделать.

«…жди, когда наводят грусть…»
«ЗАПАХ пыльных книг, пролитого вина, папиросного дыма и высыхающего актерского грима — это запах моего детства, — будет позже вспоминать дочь актрисы Мария.- Это ее комната… Над ворохом бумаг сидит женщина с копной изведенных пергидролем волос. Опухшие веки, резкие морщины. Над ее головой портретный снимок: красивое лицо, ненатуральность позы, улыбки, взгляда — чуть-чуть. Типичный снимок актрисы в роли. Как предсказано было: «…и постарев, владелица сама/ Себя к своим портретам приревнует…» И эти два лица принадлежат одному человеку — не так давно актрисе в зените славы и теперь забытой почти всеми, исстрадавшейся, спившейся женщине. Моей матери…Мать была в жизни такой, какой была в его стихах: «Злой и бесценной, проклятой — такой нет в целой вселенной другой под рукой». И он любил в ней эти «две рядом живущих души» одинаково страстно, потому что они составляли одно-единственное — сумасшедшее, из огня в полымя существо, понять которое было трудно, а не любить — невозможно».

Опустившуюся женщину старались не замечать. Даже обожавший ее Константин Симонов напишет в письме: «Люди прожили четырнадцать лет. Половину этого времени мы жили часто трудно, но приемлемо для человеческой жизни. Потом ты начала пить… Я постарел за эти годы на много лет и устал, кажется, на всю жизнь вперед…»

«Он еще долго писал ей, — продолжает Виталий Вульф, — объяснял, что разлюбил, сообщал, что если встретит человека, которого полюбит, то, не колеблясь, свяжет с ним свою жизнь, советовал и ей выйти замуж, желал ей счастья и того, чтобы она «не разрушила еще одну жизнь так, как уже разрушила один раз».

Но, судя по всему, забыть ее он не сумел, хотя делал все возможное и невозможное, чтобы стереть из памяти ту страсть, что сжигала его. Лирических стихов он больше не писал, с дочерью Машей был нарочито сух, имя Серовой не произносил никогда. Все было давно кончено. У него был свой дом, новая семья, жена, дети. Только почему-то, когда Алла Демидова, готовясь к съемкам в фильме Алексея Германа «Двадцать дней без войны» по сценарию Симонова, сделала себе грим Серовой, он разозлился не на шутку, разволновался, требовал, чтобы Демидову сняли с роли. Нику в фильме сыграла Людмила Гурченко…

«…желтые дожди…»
НА ДВОРЕ стоял 1975 год, а последняя серьезная работа в кино осталась у Серовой в 46-м. Она числилась в штате Театра киноактера, в котором у нее не было работы. «А работа подстегивала ее, тогда она держалась, — говорит Вульф. — Но в последнее время ее не было, и она изо дня в день слышала только одно: «Нет, Валечка, для вас нет ничего».

А Серова верила — или хотела верить — что она все еще нужна. «Простите меня за настырность, — будет писать актриса в ЦК КПСС, — но больше нет сил висеть между небом и землей! Всю грязь, которую на меня вылили, я не могу соскрести с себя никакими усилиями, пока мне не помогут сильные руки, которые дадут работу и возможность прежде всего работой доказать, что я не то, чем меня представляют. Я готова на любой театр, только бы работать. Я недавно прочла несколько отрывков и статей о бывших преступниках, возвращенных к жизни, которым помогли стать людьми дружеские руки, добрые человеческие отношения, доверие. Неужели я хуже других? Помогите… Глубоко уважающая Вас В. Серова».

Но ответа не было. И тогда женщине приходилось снова распродавать личные вещи, драгоценности. Все деньги уходили на выпивку. 10 декабря Валентина Васильевна отправилась в театр за зарплатой. На улице услышала за спиной: «Это кто, Серова? Та самая? А я думала, она умерла». Что было дальше, не знает никто. Приятельница актрисы Елизавета Конищева, безуспешно пытаясь дозвониться до Валентины, отправилась к ней домой. Открыла дверь своим ключом и в ужасе отшатнулась. В коридоре полупустой, как будто нежилой квартиры, лежало некогда божественное тело некогда безумно обожаемой женщины. Символу верности, любви и того, что все будет хорошо, было 58 лет…

Симонов, отдыхавший в Кисловодске, на похороны не приехал, прислав 58 красных гвоздик. Но забыть Серову не мог. Незадолго до смерти попросил дочь привезти ему в больницу архив Валентины Васильевны. «Я увидела отца таким, каким привыкла видеть, — вспоминает Мария Кирилловна. — Даже в эти последние дни тяжкой болезни он был, как всегда, в делах, собран, подтянут, да еще шутил… Сказал мне: «Оставь, я почитаю, посмотрю кое-что. Приезжай послезавтра»… Я приехала, как он просил. И… не узнала его. Он как-то сразу постарел, согнулись плечи. Ходил, шаркая, из угла в угол по больничной палате, долго молчал. Потом остановился против меня и посмотрел глазами, которых я никогда не смогу забыть, столько боли и страдания было в них. «Прости меня, девочка, но то, что было у меня с твоей матерью, было самым большим счастьем в моей жизни… И самым большим горем…»

[Wave]

Пьер Абеляр и Элоиза

Мда...нет слов...
ЭТО НЕЧТО!!!
Number 1 - бесспорно

[Лали]

Экзюпери и Консуэло

Существует четыре версии их первого поцелуя. У всех четырех одинаковое начало... Самолет взлетает с одного из аэродромов Буэнос-Айреса. За штурвалом летчик Антуан де Сент-Экзюпери, рядом с ним прекрасная женщина. Ее зовут Консуэло. Пилот наклоняется к пассажирке и буквально требует поцеловать его. Но есть четыре варианта последовавшего ответа. Первый: она вдова и не имеет морального права целоваться с малознакомым мужчиной; второй: в ее стране целуют только тех, кого любят; третий: у нее нет обыкновения целоваться против своей воли; четвертый: некоторые цветы, если к ним приближаться чересчур близко, смыкают лепестки.

Встреча
К ТОМУ моменту, как аргентинская опасная ночь бросила незнакомую девушку, спасавшуюся от перестрелки между представителями двух враждующих политических партий, в объятия к Экзюпери, он был уже изрядно разочарован в жизни. В юности он сватался к парижской красавице Луизе де Вильморен. Однако богатые родители невесты воспротивились свадьбе. Молодой Экзюпери, представитель бедного дворянского рода, по их разумению, был неровня их великолепной дочери. Луиза отнеслась к расторжению помолвки спокойно, а вот Антуан долго не мог залечить болезненную рану. Потом в его жизни были другие женщины, но он весьма быстро расставался с ними. Ему казалось, что все они пытаются опутать всю жизнь ненавистным мещанским уютом. С одной из своих 'дам сердца' он навсегда распростился только потому, что как-то, возвратившись домой, увидел, как она штопает его носки.
Консуэло ко времени знакомства с Антуаном уже успела дважды овдоветь, причем ходили упорные слухи, что второго своего мужа она довела до самоубийства.
Консуэло была маленького роста. Ее тонкое смуглое лицо с подвижными чертами освещалось огромными выразительными лучезарными глазами. Характер у женщины был чрезвычайно взбалмошный. Консуэло жила в мире своих фантазий. Реальная жизнь интересовала ее едва. После встречи в Буэнос-Айресе с Экзюпери она вернулась в Париж и всем своим подругам рассказала о чудесном сильном человеке, который влюбился в нее, но, к несчастью, погиб. Каково же было удивление приятельниц, когда Консуэло объявила, что этот человек в Париже и они скоро поженятся.
Вся ее жизнь была окутана странностями. В парижской квартире Консуэло висела маска ее первого мужа, аргентинского журналиста Гомеса Карильо. Очевидцы свидетельствуют, что в те моменты, когда хозяйка начинала кокетничать с кем-нибудь из гостей, маска скрипела.

Прекрасный дар мучительной любви
ЭКЗЮПЕРИ влюбился в Консуэло с первого взгляда. В ней напрочь отсутствовало то, чего Антуан так боялся в женщинах. Никакого мещанства, никакого уюта. Он взял ее в жены, несмотря на сопротивление членов своей семьи, мнение которых он очень ценил. Началась семейная жизнь. Эта была жизнь двух настоящих 'людей мира'. Они не имели постоянного жилья, часто оказывались почти без средств к существованию. Но уж если появлялись деньги, супруги начинали кутить. Устраивали приемы, одалживали деньги друзьям. В такие моменты Антуан покупал для жены цветы вместе с тележками. Консуэло внесла в жизнь писателя какую-то легкость, поэзию, фантазию. Этого так недоставало ему в общении с женщинами прежде. Консуэло была превосходной рассказчицей. Бывало, начинала рассказывать какую-нибудь историю, и в ее устах она обрастала такими волшебными деталями, что Антуан просил повторить все сначала. И Консуэло с удовольствием повторяла с еще более причудливыми подробностями.
Антуан прощал своей Консуэло вспышки гнева, во время которых она кричала, что мечтает его зарезать. За ними он видел только проявления подлинной любви. Было две Консуэло. Одна реальная - взбалмошная, красивая, вторая, существующая в воображении писателя, - нежная, тонкая, поэтичная. Не случайно именно с Консуэло Экзюпери списал свою знаменитую Розу из 'Маленького принца'.

Роза, которую не смогли приручить
О СКАНДАЛАХ в семье Экзюпери судачил весь Париж. То, что так любил Антуан в Консуэло, имело и оборотную сторону. Пленившие писателя экспансивность и страстность порой переходили в обычные неуправляемость и капризность. В ритме, предлагаемом Консуэло, Экзюпери мог жить не всегда. Для того чтобы заниматься писательским трудом, иногда необходим полный покой. А покой и Консуэло были понятиями несовместимыми. Когда это несовпадение накладывалось на творческое настроение писателя, разражались страшные скандалы. Однажды супруги о чем-то заспорили. Консуэло была не права, но уступать не хотела. Экзюпери также упрямо стоял на своем. Спор становился все более напряженным, и в конце концов Консуэло стала кричать, как маленький капризный ребенок. Антуан испугался, что на шум прибегут соседи. Он умолял супругу замолчать. Но она расходилась все сильнее и сильнее. Тогда Экзюпери отнес ее на кровать и прикрыл периной. Она защищалась, царапалась, кусалась. Однако сильные руки пилота держали ее крепко. Внезапно крики стали стихать, они доносились как бы издалека, но жестикуляция становилась все отчаяннее. Антуан отпустил жену, приподнял перину и увидел, что она прокусила ее. В рот попало много пуха. Женщина задыхалась. Выглядело это все трагично и смешно. Чуть позднее Антуан философски заметил: 'Никогда не видел, чтобы такое маленькое существо производило так много шума'.
Подобные сцены повторялись частенько. Иногда они приводили к временным разрывам. Как-то раз Консуэло уехала, не предупредив мужа. Прошло сорок восемь часов. Экзюпери не находил себе места. Никто из друзей и общих знакомых даже предположить не мог, куда делась маленькая фурия. Наконец раздался звонок.
- Ну куда же ты делась? Зачем ты заставляешь меня так тревожиться? Я прощаю тебя! Вернись! - кричал Антуан.
- Нет, - Консуэло была неумолима.
- Скажи хотя бы, где ты!
- Я на берегу канала Сен-Мартен и сейчас брошусь в воду. Прощай, Тонио!
Через час Консуэло вернулась домой.
Конечно, их совместная жизнь состояла не из одних лишь скандалов. Были моменты необычайного духовного и телесного единения.
Очень часто супругов преследовали материальные трудности. Однажды в Париже они оказались в положении, когда в квартире за неуплату отключили газ и электричество. Антуан мучительно искал выход из создавшегося положения. Тут Консуэло ласково обняла мужа за шею и сказала:
- Не грусти, дорогой, мы обязательно выкрутимся.
- Как? - спросил Антуан.
- Я пойду работать.
- Кем?
- Я буду работать поденщицей, - гордо произнесла Консуэло.
- С такими маленькими руками?- с удивлением и нежностью поинтересовался писатель.
- У Христа тоже были маленькие руки, - ответила та, с которой списан портрет знаменитой Розы.

Без шипов - нет роз
БРАК Консуэло и Антуана изначально был свободным. Для Антуана телесная верность была совершенно не принципиальна. И Консуэло этим пользовалась. А может, им нравилось изводить друг друга. Рассказывают, что на одном из званых вечеров она бросала тарелки мужу в голову, а он стоял и, хладнокровно улыбаясь, ловил их. Однако хладнокровие иногда оставляло Экзюпери. В 1935 году он всю ночь перед ответственным вылетом искал свою суженую по ночным барам. Он заставлял себя не ревновать, но это становилось труднее и труднее. В итоге, не выспавшись толком, он сел за штурвал. Самолет потерпел катастрофу в пустыне. Опытному пилоту удалось посадить машину. Но если бы не араб-бедуин, нашедший его посреди бескрайних песков, не вернулся бы домой знаменитый писатель и летчик. Дома ждали восторженные поклонники и недовольная жена.
Бурные романы Консуэло все меньше нравились Экзюпери. А с годами капризная гордячка еще и стала без конца упрекать мужа в импотенции. Случалось, что она бросала ему эти обвинения публично. Как раз тогда в жизни Экзюпери стали появляться другие женщины. Консуэло не могла смотреть на это спокойно. Она ревновала своего мужа не столько к женщинам, сколько к вниманию, которое ему уделяли. Она всегда хотела сама быть на первом плане.
Надо сказать, что выдуманная Консуэло импотенция не мешала молодой актрисе Натали Палей и художнице Хедде Стерни быть любовницами Экзюпери и восхищаться им как мужчиной. Особую роль играла в жизни автора 'Маленького принца' юная Сильвия Рейнхардт.
Как бы Экзюпери ни презирал мещанский покой, все же иногда и он в нем нуждался. С Сильвией он обретал то, чего не могла ему дать Консуэло: уют и душевное тепло. Но все равно противоречивый Антуан возвращался к своей жене, которая с каждым годом все больше терзала его. Экзюпери писал, что любовь - это счастье, изрядно сдобренное страданиями. Писатель-летчик, которым восторгался весь мир, мужественно нес свой крест, свою дикую любовь к полусумасшедшей лгунье.
Экзюпери уходил на войну, явно не желая возвращаться с нее. Он словно искал смерти. Искал и нашел.

В 1944 году Антуан, смеясь, рассказывал сослуживцам, что гадалка нагадала ему смерть в морской пучине, видимо, приняв его за моряка. В 1998 году рыбаки на побережье Франции выловили из моря браслет, на котором были выгравированы имена Экзюпери и его жены Консуэло.

[Ли]

А мне очень понравилась история Дарьи Донцовой и ее супруга.
Как он ее поддерживал во время болезни.
Настоящая любовь!

[Funny Child]

Экзюпери и Консуэло
Существует четыре версии их первого поцелуя.

Четыре версии первого поцелуя - это круто.
А он ее шантажировал чтоль? Говорил, что штурвал отпустит?

[Лали]

Эдуард VIII и Уоллис Уорфилд-Симпсон

Эдуард VIII (король с 20 января по 11 декабря 1936 года) отрекся от престола, чтобы жениться на своей возлюбленной Уоллис Симпсон. Он стоял перед нелегким выбором: корона Британской империи или любимая женщина. Он выбрал любовь.

23 июня 1894 года король Георг V занес в свой дневник: «В 10 ч. утра в Ричмонд-Парке появился на свет прелестный малыш. Вес - 8 фунтов». Вероятно, это были самые ласковые слова короля в адрес сына, сказанные за всю его жизнь.

Мать, женщина холодная и чопорная, исполнила свой долг, даровав мужу наследника, и вполне разделяла мнение королевы Виктории, написавшей по аналогичному случаю: «Ужасно, что первый год счастливой супружеской жизни испорчен и омрачен такими злосчастными неудобствами». Впрочем, сама королева Виктория была очень рада появлению на свет первого правнука и попросила, чтобы новорожденного назвали в честь ее покойного мужа. И принц был окрещен Эдуардом-Алтьбертом-Христианом-Георгом-Эндрю-Патриком-Дэвидом.

Родители видели детей только перед сном, когда заходили к ним в спальню, чтобы поцеловать на ночь. Король-отец внушал детям страх. Слова «Его Величество ждет вас в библиотеке» приводили Дэвида в трепет. Мальчик рос в атмосфере запретов.

В XIX веке король в Британии стал национальным символом, а политическая власть перешла к парламенту. Королева Виктория была для англичан «уравновешенной личностью», Эдуард VII - «веселым королем», а в Георге V видели «отца всех подданных».

В двенадцать лет Дэвида отдали в Осборнскую морскую школу на острове Уайт, где низенький, сутуловатый, щуплый мальчик получил прозвище Килька. Учеба ему давалась с большим трудом. Он постоянно отставал. Через два года его перевели в Королевский Морской корпус в Дартмуте.
В 1910 году скончался Эдуард VII, и отец Дэвида стал королем Георгом V, а сам юноша - принцем Уэльским. Церемония коронации произвела на Дэвида сильное впечатление: в костюме из серебряной парчи, с мечом в красных бархатных ножнах он преклонил колена перед отцом в Вестминстерском аббатстве и произнес слова традиционной клятвы в верности, а затем поцеловал короля в обе щеки. Через несколько дней в замке Карнарвон состоялась церемония, посвященная лично Дэвиду, - его торжественно возвели в достоинство принца Уэльского. Вскоре отец, к неописуемой радости принца, разрешил ему отправиться в трехмесячное плавание на линкоре «Индостан».

В восемнадцать лет Дэвид поступил в Оксфордский университет, где в колледже Св. Магдалины изучал немецкий язык и историю, занимался спортом и охотой. Общее мнение на факультете о принце было: «Нет, пороха он не изобретет».

Король вскоре стал приглашать его на свои охоты. На одной из них они убили более четырех тысяч фазанов, после чего король заметил: «Кажется, Дэвид, сегодня мы несколько увлеклись».
Принц Уэльский получил чековую книжку, держал двух пони, научился играть на волынке и банджо, выступал в дублирующем составе Оксфордской футбольной команды, увлекался танцами. Друзей у него не было. Но даже тех, кто искренне был к нему расположен, таинственная магия царственности вынуждала держаться на почтительном расстоянии. Несомненно, одной из причин того, что он пристрастился к алкоголю, было желание расслабиться, дать выход задавленной пылкости, тщательно скрываемой страстности, ибо тем и другим он был наделен в избытке.

В 1914 году началась война. Дэвид не оставлял попыток попасть на фронт. Он заявил знаменитому лорду Китченеру, военному министру, что, если его убьют, четыре его брата заменят его на престоле. Китченер ответил, что не стал бы препятствовать, если бы речь шла только о гибели наследного принца, «но я не могу не принимать в расчет возможность плена».
В конце концов Дэвид отправился во Францию, в штаб экспедиционных войск. Там он использовал любую возможность, чтобы на автомобиле или велосипеде навестить раненых в полевом госпитале или совершить поездку на фронт. Среди офицеров ходила поговорка: «После ураганного огня германцев непременно жди принца Уэльского». Дэвид стал свидетелем битвы на Сомме, где в первый же день погибли пятьдесят семь тысяч человек...

В тот день, когда Дэвид появился на свет, член парламента Джеймс Кейр Харди сказал в палате общин: «Предполагается, что это дитя однажды будет призвано царствовать над нашей великой страной. В должное время наследник совершит путешествие по свету, и весьма вероятно, что за этим последуют слухи о его морганическом браке. Платить по счету придется стране». Это пророчество сбылось с удивительной точностью.

К концу первой мировой войны принцу исполнилось двадцать пять. Он увлекался скачками - особенно стипль-чезом. Однако премьер-министр, которого поддержали венценосные особы, попросил его отказаться от конных состязаний, поскольку принц мог свернуть себе шею, а любое его падение с лошади стало бы предметом обсуждения всей страны.

Принц пересел на автомобиль «даймлер» и наслаждался скоростью. Тогда его предостерег в письме отец: «Я прошу Вас не ездить слишком быстро и соблюдать осторожность, ибо Ваша матушка и я тревожимся за Вас». Принц обожал игру в поло, но после того как ему угодили мячом в глаз, снова вмешался с запретом отец. Спустя несколько лет Дэвид научился управлять своим личным самолетом. Разумеется, пилотирование пришлось тоже оставить...

Дэвиду постоянно напоминали, что девиз принца Уэльского: «Я служу». Принц обязан произносить речи, сажать деревья, присутствовать при спуске на воду нового судна или закладке фундамента здания... Затем король отправил его в поездку по Британской империи. Чем больше принц путешествовал, тем более популярным становился. Мир увидел и оценил его искреннюю доброжелательность, непринужденность, застенчивую улыбку, чувство юмора и, наконец, его молодость и красоту.

За шесть лет Дэвид проехал более ста пятидесяти тысяч миль, посетил сорок пять стран, посадил столько памятных деревьев, что хватило бы на целую рощу, заложил столько краеугольных камней, что их хватило бы на целую башню.

Король и принц по-разному смотрели на мир, как, впрочем, и на институт брака. Когда Дэвид приехал в Америку, одна из газет поместила такую шапку: «Девушки! Вот он - самый подходящий холостяк. И до сих пор еще никем не пойман!» Перед отъездом в интервью журналистам он сказал, что вполне мог бы жениться на американке. Принц давал понять, что не желает политического брака, женитьбы без любви. Премьер-министр еще в 1920 году предупреждал короля, что наследник престол должен жениться не на иностранке, а на представительнице английской или шотландской аристократии.
Давление на Дэвида усиливалось: родители хотели женить его. Гостившему у него Джину Тенни, чемпиону мира по боксу в тяжелом весе, принц сказал: «Итак, вы уходите из бокса, потому что женитесь. Я иногда думаю, что мне придется уйти из политики, потому что я не женюсь».

Принц не думал о женитьбе. Он никогда не испытывал недостатка в женщинах, но в общении с ними был осторожен и замкнут, и его мимолетные романы длились недолго. Одной из своих возлюбленных он подарил украшенную драгоценными камнями сумочку с надписью «Пинне - навсегда, навсегда, НАВСЕГДА». Но сам-то прекрасно понимал, что никогда не отдаст ей своего сердца. Время настоящей любви еще не пришло...

Первым серьезным увлечение принца была Уинифрид Биркин. Ее муж, член Палаты лордов, был на двадцать лет старше нее. Фрида, как звали ее друзья, вовсе не годилась в партнерши принцу-плейбою. Ее мало занимали светская жизнь и развлечения, она предпочитала мыслящих людей и очень интересовалась политикой. По отзывам тех, кто знал ее, это была блестящая, очень умная, уверенная в себе женщина, не внушавшая тем не менее робости никому, даже застенчивому Дэвиду. Возможно, именно поэтому он потянулся к ней. А возможно, принцу надоело изображать повесу и, повстречав интеллектуалку, он был покорен новизной ситуации. Еще вероятнее, что принц мечтал найти женщину, которая видела бы в нем не наследника престола, а просто человека.
Фрида была не только блистательна, но и очень мила. Небольшого роста, изящная, с очаровательным личиком, прекрасная рассказчица, она с большим искусством превращала самое незначительное происшествие в тщательно отделанное занимательное повествование. Портил ее лишь по-птичьи пронзительный голосок.

Связь продолжалась более десяти лет. «Я знаю, что он любил ее, - отмечал лорд Браунлоу, один из близких друзей принца. - Он часто писал ей, она же отвечала изредка. Разумеется, она была, по выражению тех лет, «очень замужем», но принц предложил ей руку и сердце и получил отказ. Фрида была истинной англичанкой и прекрасно знала, что король никогда не позволит жениться на разведенной». Принц, конечно, тоже понимал, что брак невозможен. Однако его бесконечные поездки, частая смена лиц, городов и впечатлений - все это усилило чувство к той единственной женщине, которая относилась к нему не как к наследнику престола.

Принц тем временем встретил еще одну «великую любовь» - Тельму Фернесс. Она представляла собой полную противоположность Фриде: писаная красавица, но без признаков интеллекта. «Она была очень хороша, - вспоминала одна из ее приятельниц, - но разговаривать с ней было настоящей мукой. Всегда веселая, дружелюбная, словоохотливая, но... небольшого ума. Она была - никакая».
А вот что писала об этом романе сама Тельма: «Я нашла в лице принца то, что мне в то время было особенно нужно. Он был бальзамом на мои душевные раны и полной противоположностью моему мужу: застенчив, тактичен, необыкновенно внимателен и деликатен». Не стоит забывать, что он еще был принцем Уэльским.

И если Дэвид был полной противоположностью лорду Фернессу, то Тельма столь же разительно отличалась от Фриды. «Мы с ним много беседовали, но большей частью - о пустяках. Принц не любил абстрактных рассуждений и отвлеченных идей и не особенно интересовался театром, живописью и литературой. Говорили мы обычно об общих знакомых, о тех местах, где довелось побывать. И этого было достаточно».

Да, принцу в то время этого было достаточно. Он получал от Тельмы любовь и душевное тепло, он мог при ней быть самим собой. Тельма стала для него нишей, убежищем, где он мог укрыться от давления, от суровых ограничений, налагаемых титулом. Он любил риск, искал сильных ощущений - и в стипль-чезе, в полете на аэроплане, - но родители заставили его отказаться от этих увлечений. У него был узкий круг друзей, с которыми он играл в покер, посещал ночные клубы, но никто из них не был ему душевно близок, и потому он все чаще злоупотреблял виски.

Роман Дэвида с Тельмой не затронул его глубоко: принц по-прежнему чувствовал себя холодным, далеким от всего, одиноким существом. Фрида никогда полностью на завладевала его мыслями и чувствами. Тельма Фернесс удовлетворяла его потребности, но не затрагивала главного.
И в это время он встретил свою путеводную звезду - Уоллис Симпсон. Родители Уоллис происходили из знатных аристократических родов. Она унаследовала от матери острый ум, веселый нрав и заразительный смех, и эти качества сочетались у нее с прекрасными манерами, которым ее обучили мать, бабушка и воспитательница из Олдфилдса.

В характере Уоллис романтическая приподнятость, идеализм гармонировали с умением трезво взглянуть на жизнь и верно оценить ситуацию. Девушка уже осознала силу денег и хотела быть богатой: слишком много выпало на ее долю и долю ее матери материальных трудностей. К тому же Уоллис не лишена была тщеславия: наряду с материальной независимостью она мечтала получить и прочное положение в обществе.

И все же романтическая натура всегда преобладала над трезвым расчетом: больше, чем денег, больше, чем славы, ей хотелось любви. В то время несбыточной мечтой многих американских девушек был 20-летний принц Уэльский. Его фотографии мелькали на страницах газет и журналов. Юные американки с замиранием сердца следили за всеми его похождениями. Уоллис не была исключением: вместе с подругой она вела альбом, куда вклеивала заметки о принце Уэльском. Девушка не подозревала, какую роль в жизни принца ей предстоит сыграть.

Они познакомились в ноябре 1930 года. К этому времени 35-летняя Уоллис успела уже развестись с лейтенантом военно-морских сил США Эрлом Уинфилдом, пережить многочисленные любовные приключения и выйти замуж за богатого и добродушного американца Эрнста Симпсона, деловые интересы которого заставляли его подолгу жить в Лондоне.

Уоллис через секретаря познакомилась с его свояченицей - виконтессой Фернесс, известной тем, что ей удалось покорить сердце принца Уэльского. Леди Фернесс вспоминала, что принц хотел провести с ней вечер наедине и был весьма раздосадован, узнав, что намечается прием. «Не волнуйся, дорогой, - успокоила она его, - придут всего лишь несколько друзей, большинство из них тебе знакомы». Затем сообщила об Уоллис Симпсон, добавив: «Говорят, она весьма забавна».
А вот как выглядит знакомство глазами Уоллис. Ей позвонила Консуэло, сестра леди Фернесс, и поинтересовалась, не сможет ли она с мужем заменить ее на вечере у сестры. «Кстати, там будет принц Уэльский...» Последний аргумент имел решающее значение. Обычно хладнокровная Уоллис почувствовала вдруг необычное волнение: ведь она даже не умела делать реверанс. Ее муж, Эрнест, напротив, был очень польщен и доволен.

Уоллис и Эрнест подъехали к дому леди Фернесс в сумерках. Стоял густой туман. Уоллис знобило. Первое, что ей бросилось в глаза, когда леди Фернесс представила ее принцу Уэльскому, - его «печальный взгляд, золотистые волосы, вздернутый нос и абсолютная естественность». С этого дня Дэвид стал частым гостем Симпсонов. То, что начиналось как легкий флирт, превратилось в силу, грозившую потрясти устои Британской империи. Предсказывая принцу бурный роман, «Национальный Астрологический журнал» писал в сентябре 1933 года: «Если принц влюбится, он скорее пожертвует чем угодно, даже короной, лишь бы не потерять предмет своей страсти».

Итак, принц Уэльский был покорен, очарован, околдован Уоллис Симпсон. Он отчаянно влюбился. Принц признавался, что прежде всего его поразило, с каким интересом она отнеслась к его работе. Надо отдать должное молодой женщине: она хорошо изучила симпатии и антипатии, пристрастия и вкусы принца, и потому могла разговаривать с ним смело и с полным знанием дела. Ясно, что аура царственности делала его в ее глазах еще более привлекательным, но это никак не отражалось на ее непринужденности и прямоте - качествах, которые произвели на принца особенно сильное впечатление.

Правда, некоторые из тех, кто знал принца с детства, считали, что «она держала его на аркане сексом». В постели от нее он получал то, чего не могли дать ему другие женщины. Уоллис никак нельзя было назвать красавицей, но она в избытке обладала сексуальной притягательностью. Проведя год в Китае, Уоллис многое почерпнула из восточных концепций жизни и любви...
Многие замечали, что за обедом он подавался в ее сторону, ожидая реплики или замечания, и разражался смехом. Он привык жить по правилам этикета. С Уоллис же можно было расслабиться и хохотать сколько угодно.

Когда брат принца, Георг, женился на греческой принцессе Марине, Дэвид представил королеве Марии Уоллис, как своего большого друга. Королева подала ей руку, не особенно задумываясь, кто перед ней. «Если бы я могла догадаться в то время, то, может быть, приняла какие-то меры», - сокрушалась королева впоследствии.

Вскоре принц снял великолепную яхту в Биаррице, подальше от посторонних глаз. В местном «Баскском баре» для наследника и его спутницы был зарезервирован стол, за которым они ежедневно пили аперитив, а в плавательном бассейне появился отдельный вход, предназначавшийся только для них. На яхте, принадлежавшей лорду Мойну, лидеру консервативной партии, Дэвид и Уоллис обогнули побережье Испании, заходя в тихие бухты. Они устраивали пикники на берегу или обедали инкогнито в маленьких прибрежных ресторанчиках, прогуливались по пустынным пляжам Майорки.

Сведения о принце и Уоллис не просачивались в английские газеты. Никто не знал, что принц преподнес Уоллис бархатный футляр с бриллиантом и изумрудный брелок для браслета. Уоллис попала в волшебный, чарующий мир. Она любила собак - и он подарил ей дымчато-желтого щенка терьера. Она с чисто женской страстью любила драгоценности, духи, платья - и получала их в подарок. В феврале 1935 года она каталась с принцем на лыжах в австрийских Альпах, танцевала с ним вальс в Вене, ездила в Будапешт слушать песни цыган. Они не скрывали своих отношений, о миссис Симпсон знал весь мир... Весь, кроме Великобритании. Впрочем, английский высший свет тоже вскоре познакомился с фавориткой наследного принца на вечере у американки Мод Кунард, где собирались сливки общества.

Принц и Уоллис проводили вместе много времени, часто разговаривали по телефону, но у нее все еще был дом, муж, а у наследника - многочисленные обязанности, встречи, речи, поездки по стране. Эрнста Симпсона тем временем высмеивали в прессе. Сам он признался приятелю: «У меня такое впечатление, будто я препятствую ходу исторических событий».
В это время серьезно заболел король Георг, а 20 января 1936 года, в первом часу ночи принц по телефону сообщил возлюбленной, что его отец скончался. Уоллис со слезами на глазах мягко сказала ему, что понимает, как теперь изменится жизнь Дэвида. На что принц ответил: «Ничто не сможет поколебать моих чувств к вам».

В первые месяцы царствования Эдуард VIII редко встречался с Уоллис - он буквально тонул в море новых дел и обязанностей. Например, существовали специальные красные коробки, заполненные депешами министерства иностранных дел и колоний, донесениями, которые он должен был прочитать, осознать, одобрить или отклонить все представления на награды, отличия и звания. Король автоматически становился адмиралом британского флота, фельдмаршалом и маршалом ВВС, и каждая из этих должностей требовала времени. Эдуард VIII хотел не только заботиться о подданных, но и понимать их.

Но вскоре он заговорил о своей женитьбе на Уоллис, причем как о деле решенном. Оставалось только назначить сроки. Он хотел, чтобы она была рядом всегда и везде, не желал ее делить ни с кем, мечтал, чтобы она жила с ним, а не с Симпсоном. На этом пути стояло много препятствий, ибо не во власти короля Англии распоряжаться своей жизнью.

Эдуард VIII все чаще появлялся с нею в обществе, их связь обрастала немыслимыми слухами и сплетнями. Король предложил Симпсону дворянский титул. Возможно, он следовал давней традиции, когда в XVII веке Роджер Палмер стал графом Кестмейнским, так как смиренно принял к сведению то обстоятельство, что его супруга скрашивала жизнь Карлу II. Однако гордый Симпсон отказался от титула.

Однажды на Брайанстон-Корт, когда Уоллис не было дома, появился сам король. Он был явно расстроен, без конца поправлял галстук, переминался с ноги на ногу, наконец произнес: «Я должен ее видеть!» «Я был до того ошеломлен, - вспоминал впоследствии Симпсон, - что так и сел. И лишь потом сообразил, что сижу в присутствии моего короля!»

Вскоре они встретились снова и расставили точки над «i». Король заявил, что не согласится короноваться, если Уоллис не будет рядом с ним. Эдуард VIII нашел адвоката, который должен был защищать интересы Уоллис на бракоразводном процессе в Ипсвиче.

Король, чтобы отметить это событие, задумал совершить летом круиз по побережью Адриатики. Король инкогнито - под именем герцога Ланкастерского – он прибыл на роскошной яхте в один из югославских портов, где он должен был встретиться со своей любовницей. Впрочем, это было секретом полишинеля: на багаже миссис Симпсон красовались этикетки с ее именем, а яхту короля сопровождали два миноносца британского королевского флота.

Яхта курсировала вдоль побережья Югославии. Влюбленные наслаждались уединением. Когда они сходили на берег, их никто не узнавал. Эта идиллия, впрочем, длилась недолго: вскоре о путешествии узнали, и во всех гаванях путешественников ждали огромные толпы людей, мечтавших увидеть великолепную пару. А когда король отправлялся в город, его сопровождала настоящая манифестация - жители в экстазе приветствовали английского монарха, бросали цветы и кричали: «Да здравствует любовь!» Их снимали фотографы. Лондонский еженедельник поместил один из таких снимков на обложку, сопроводив подписью: «Герцог Ланкастерский и его гостья».

Круиз был завершен, но королю не хотелось, чтобы все закончилось так скоро. Президент Турции Кемаль Ататюрк предоставил им свой личный поезд, на котором они отправились в Вену, затем в Будапешт. Репортеры единодушно отмечали, что король выглядит довольным, много улыбается и смеется, мало пьет, что они с Уоллис танцуют каждый вечер допоздна, подробно описывали туалеты и драгоценности миссис Симпсон. Если раньше Дэвид любил ее, то теперь просто обезумел от любви, он был околдован и одержим.

Король точно рассчитал время процесса. Уоллис должна была получить свободу 27 апреля 1937 года. Коронация была назначена на 12 мая. В промежутке между этими датами должна была состояться свадьба. Он так и заявил премьер-министру: «Не будет свадьбы - не будет коронации».
Процедура развода длилась девятнадцать минут. Уоллис получила свободу. Король получил известие о том, что развод состоялся, после ленча и позвонил Уоллис, как только она вернулась из Ипсвича домой. Вечером они увиделись, обедали вдвоем. Без нее король не находил себе места, разлука для него была непереносима.

Однако теперь роман их достиг точки, когда и Уоллис не могла представить себе жизнь без Эдуарда. Желание короля - закон. Они могли приехать поздно ночью в элитарный «Эмбесси-клуб», где не было ни одного свободного столика, но для них тут же освобождались лучшие места. Стоило Уоллис остановить взгляд на собольем манто - и она получала его. Ему доставляло удовольствие исполнять ее малейший каприз.

Между тем личный главный секретарь Александр Хардинг в письме уведомлял короля о нарастающей волне протестов со стороны британцев: они не хотели, чтобы миссис Симпсон примерила туфельки королевы Марии. Хардинг грозил кризисом и возможной отставкой правительства. В конце письма просил всесторонне обдумать сложившуюся ситуацию и предложил миссис Симпсон немедленно уехать за границу.

Король расценил это письмо как симптом серьезного кризиса, грозящего его правлению. Он был рассержен и поражен. Послание было явно инициировано премьер-министром Болдуином. Но они не учли одного: приняв какое-нибудь решение, он стоял на своем до конца.
Получив письмо Хардинга, король вызвал к себе премьера. «Я намереваюсь жениться на миссис Симпсон, - заявил он. - Как только она получит развод. Этот брак поможет мне лучше выполнять обязанности короля. Если правительство будет возражать, я готов уйти». На Болдуина заявление короля произвело сильное впечатление.

Однако оппозиционная партия лейбористов также выступала против морганатического брака короля. Таким образом король мог жениться на ком угодно, но тогда кабинет консерваторов уходил в отставку, а лидер либералов отказывался бы формировать новое правительство. Кабинет министров собрался на специальное заседание, чтобы заслушать отчет Болдуина о королевской женитьбе. Премьер-министр заявил правительству, что морганатический брак невозможен, поэтому правительство должно выбирать: либо признать жену короля королевой, либо требовать его отречения.

В это время британские друзья пытались уговорить Уоллис оставить короля в покое. Адвокат Эдуарда VIII Уолтер Монктон заметил: «Он скорее покончит с собой, чем расстанется с Уоллис Симпсон». Дэвид знал, что Уоллис хочет, чтобы он оставался на престоле, знал, как дорожит она уникальностью своего положения. Если бы они были вместе, корона стала бы вещью восхитительной и даже приобрела бы важное значение. Если бы Уоллис сумела вдохнуть в него свою энергию, силу, ободрить его своей любовью, он прославил бы свое царствование в веках, сделал бы его беспримерным, придал бы ему неведомое, новое измерение, стал бы первым в истории «королем-популистом». Без Уоллис корона не имела никакого смысла.

Не выдержав психологического давления и шумихи в прессе, Уоллис уехала в Канны. Король общался с ней по телефону. Она призывала его не сдаваться. Его сторонники также советовали сопротивляться. Но король был слишком нетерпелив, слишком упрям и слишком влюблен. И он принял окончательное решение.

В это время перед Букингемским дворцом состоялись тысячные манифестации в защиту «короля бедняков» под лозунгами «Руки прочь от нашего короля!», «Хотим Эдди и его хозяйку!». Уоллис решила сделать заявление для печати. Она собиралась сказать, что не намерена мешать его величеству и готова уехать. Заявление было прочитано в пять часов, а в шесть лондонские газеты вышли с аншлагами: «Уоллис отрекается от короля». Однако механизм отречения был уже запущен и ничто не могло повлиять на решение Эдуарда. Он стоял перед нелегким выбором: корона Британской империи или любимая женщина. Он выбрал любовь.

10 декабря 1936 года в присутствии трех братьев Эдуард VIII заявил «о своем твердом и окончательном решении отречься от престола». Король подписал соответствующие документы, после чего позвонил в Канны и сообщил Уоллис, что отрекся от престола. На следующий день Эдуард выступил по радио. Его трогательную речь слушал весь мир. Запрос на текст пришел даже из Испании, в которой бушевала война...

В мае 1937 года Дэвид и Уоллис поженились. Бывший монарх очень хотел, чтобы из Лондона приехал представитель королевской семьи, чтобы шафером стал его младший брат Джордж. Правительство не разрешило. Он желал, чтобы их обвенчали, но англиканские епископы категорически запретили всем священникам совершать обряд. Во избежание неприятностей Дэвиду пришлось отсрочить свадьбу, чтобы она не совпала со днем коронации, назначенной на 12 мая. Бракосочетание решено было провести в замке Канде.

Тем временем пришла приятная весть: преподобный Роберт Андерсон Джердин из Дарлингтона, презрев запрет епископов, вызвался совершить таинство. Гостей было всего шестнадцать. Правда, у стен замка собралась толпа. Полицейские маленького французского городка, в окрестностях которого находился замок Канде, облачились в парадные мундиры. На всех дорогах стояли мотоциклисты. Повсюду были развешаны британские и французские флаги.

Наконец таинство совершилось под чарующие звуки органа. Чета преклонила колени перед алтарем на две белые атласные подушки. Герцог выглядел удивительно молодо и просто излучал счастье.
Чета Виндзоров поселилась в старинном замке Васселерлеонбург, выстроенном в 1250 году, но имевшем все современные удобства, включая бассейн и теннисный корт. В замке было сорок комнат, прекрасный сад и часовня, а вокруг высились альпийские вершины. Багаж герцога насчитывал двести шестьдесят шесть мест.

Люди суеверные вздохнули с облегчением, когда Дэвид перенес Уоллис через порог не споткнувшись - эта примета сулила их супружеству счастливые дни. Они действительно оказались счастливыми. Чета Виндзоров много путешествовала, жила в Германии, Австрии, Америке...
4 апреля 1970 года прием в Белом доме давал Ричард Никсон. В числе ста шести приглашенных были министры, промышленные магнаты, астронавты, предприниматели и представители светской элиты. Отвечая на тост Никсона, герцог Виндзорский поднял бокал с шампанским и сказал: «Мне необыкновенно повезло, что очаровательная американка согласилась выйти за меня замуж и в течение тридцати лет была мне любящим, преданным и заботливым спутником».

И это было действительно так. Те же чувства испытывала и герцогиня. Однажды ей сказали, что герцог очень высоко ценит ее. Она ответила с улыбкой: «Теперь вы понимаете, почему я его полюбила». Когда же Дэвида спросил, если бы он снова стоял перед выбором, изменилось бы его решение? Герцог твердо и убежденно ответил: «Точно так же!»

Герцог умер в Париже 28 мая 1972 года от рака. Похороны состоялись в Лондоне. Очередь из тех, кто пришел попрощаться, растянулась на милю. В часовне побывали королева Елизавета с мужем и дочерью.
Герцогиня Виндзорская умерла 24 апреля 1986 года в возрасте 90 лет и была похоронена, по желанию герцога, в могиле рядом со своим мужем.

[Лали]

Федерико Феллини и Джульетта Мазина

Когда Италия хоронила Федерико Феллини, движение в Риме было остановлено. Все радио- и телестанции прекратили работу. Многотысячная толпа провожала траурный кортеж аплодисментами по дорогам Италии - от Рима до фамильного склепа семьи Феллини в маленьком приморском городке Римини. Там маэстро родился, там и был похоронен.

Джульетта Мазина не скрывала слез. Она принимала соболезнования с беззащитной, известной всему миру улыбкой и взглядом, о котором сам маэстро говорил, что это взгляд потерявшейся собачки.
Через пять месяцев она проделает тот же путь - от госпиталя Рима до кладбища в Римини... Друзья утверждали, что все время после смерти Феллини Джульетта почти не разговаривала, лишь повторяла: "Без Федерико меня нет".

Бомба взорвалась через год. "Я была последней любимой женщиной Федерико Феллини, и его жена, Джульетта Мазина, знала об этом",- заявила на презентации автобиографического романа "Виды любви" голландская писательница Розита Стенбек. Сюжет книги прост: молодая девица описывает римскую dolce vita. Причем сопровождают ее во всех приключениях писатель Эдуарде (прототип - драматург Альберто Моравиа) и известный режиссер Марчелло Леони (соответственно - Федерико Феллини). В описаниях римских оргий Розита не стеснялась: однажды Эдуарде, Марчелло и Розита устраивают "вечеринку на троих", и мужчины по очереди проходятся плеткой по гениталиям героини. Кроме того, Розита утверждала, что Феллини был бисексуалом.

Некоторую убедительность скандальной книжке придавало то, что Розита действительно была знакома с Феллини и Мазиной. И даже сыграла эпизодическую роль в фильме "Джинджер и Фред".
Итальянцы восприняли откровения Стенбек как оскорбление национальной святыни. Феллини и Мазина еще при жизни вошли в пантеон богов - о них говорили с придыханием и восхищением. Вот и теперь Италию интересовала не сексуальная ориентация Феллини и не способы его сексуального самовыражения. О Стенбек забыли почти сразу же после выхода книги. Но нация хотела знать: любили ли их боги друг друга? Или союз Феллини и Мазины был всего лишь пошлой сделкой двух карьеристов?

В истории своих родителей Феллини больше всего любил миф об их любви. Во время первой мировой рядовой Урбано Феллини влюбился в Риме в девушку из богатого семейства и предложил ей руку и сердце. Родители были против свадьбы, и влюбленные, тайно повенчавшись, уехали на родину Урбано. (Занятно, но у родителей Мазины была своя романтическая история. Отец, Жетано, был превосходным виолончелистом. Но чтобы жениться на любимой девушке, он сменил восторги творчества на скучную должность кассира фабрики минеральных удобрений.)

Единственное, что Феллини не нравилось в семейном мифе и о чем он часто говорил, так это его банальное продолжение: дети, деньги, бедный быт. Он твердо знал: то, что мы называем жестокой реальностью - не что иное, как обманный маневр, убогие декорации, за которыми прячется жизнь, чтобы на ее праздник, на этот ярмарочный балаган с фейерверками, ряжеными, феями, небылицами и сладко-безумной музыкой попали только достойные и посвященные.

Он и маленьким постоянно сочинял про себя небылицы. Врал, что прочел всего три книги (родные утверждали, что он читал в детстве запоем). Говорил, что никогда не играл в футбол. Плохо учился (был одним из самых прилежных учеников в классе). С удовольствием рассказывал о выдуманных мучениях (холодные кельи, где провинившихся ставили голыми коленями на зерна кукурузы или гороха) , которым подвергался во время учебы в католическом колледже Фано. Само собой разумеется, однокашники Феллини говорят, что этого не было и в помине.
Главным врагом маленького Федерико был дядя - тот быстро сообразил, что мальчик самозабвенно врет и притворяется.

Можно с полной уверенностью сказать, что Федерико без памяти влюбился в Джульетту потому, что она позволяла ему жить по им же придуманному сценарию. Она сразу поняла, что больше всего отвращает Федерико,- так называемая реальная жизнь с ее простыми и убогими проблемами.
Сторонним наблюдателям порой трудно было понять, где в их отношениях кончалась реальность и начиналась игра.

Нино Рота вспоминал, как однажды во время обеда Федерико заметил: "Помнишь, когда мы были в Австралии, Джульетта"... Все прекрасно знали, что ни Федерико, ни Мазина никогда не были в Австралии. Но Мазина лишь скользнула взглядом вдоль стола и, улыбнувшись, закивала: "Да, милый, там были чудесные артишоки".
Они вместе разыграли веселый спектакль жизни, превратили скучную реальность в одно большое приключение, где жизнь и кино постоянно меняются местами.

Они познакомились на радио в 1943 году.
Восемнадцатилетняя Джульетта уже была популярной радиоведущей прямого эфира и играла за один сезон в пяти римских театрах. Феллини был старше Джульетты на три года. Он работал карикатуристом в маленькой газете и "косил" от армии Муссолини. А еще писал сценарий "Моральдо в городе" для киностудии, которой руководил сын диктатора.

Так и не снятый фильм должен был рассказывать о любви. Чтобы познакомиться с будущей женой, главный герой просит у нее фотографию. Потом приглашает на обед и через пару недель переезжает к ней на квартиру.

Точно так же поступил и сам Федерико Феллини. Он попросил у популярной радиоведущей Джульетты Мазины фотографию - якобы для кинопроб... Уже на следующий день они отправились в ресторан.
"Федерико не произвел на меня особого впечатления,- рассказывала Джульетта.- Дружелюбный молодой человек - и все".

Пообедав дома (откуда у бедного карикатуриста деньги?!), Джульетта бежит на свидание. Пока Феллини оформляет заказ, она разглядывает роскошный интерьер и думает, что ее спутник сошел с ума: ему не хватит денег оплатить даже чашку кофе. Когда молодой паре подали счет, Федерико вальяжно достал пачку банкнот. "Я никогда потом не видела Федерико с такой огромной суммой",- любила повторять Мазина, рассказывая об их первом свидании.
О помолвке они объявили пару недель спустя. Феллини сразу же переехал в дом тети Джулии на виа Лютеция.

Тетя Джулия заслуживает отдельной истории. Она воспитывала Джульетту с четырех лет. Именно тетушка разглядела в ней актерское дарование и ввела в круг римской богемы. Тетя Джулия была так уверена в необыкновенности племянницы, что даже не отдала ее в школу. Школьную программу девочка наверстывала летом с матерью.
В доме тети Джулии и поселились Джульетта с Федерико. Обвенчались они только через несколько месяцев.

Брачная церемония проходила на лестничном пролете - из соображений безопасности. В католическом соборе Федерико, которому грозила армия, не рисковал появляться. Все было так конспиративно, что Ava Maria пел один из друзей Феллини.
После венчания Федерико и Джульетта отправились в кинотеатр "Галерея", где, к удивлению Джульетты, конферансье попросил публику поприветствовать молодоженов аплодисментами. Это и был свадебный подарок Федерико.

И потом Феллини предпочитал делать жене сюрпризы, а не дарить бриллиантовые диадемы. А его лучшими подарками Джульетта назовет две роли в фильмах - "Дорога" и "Ночи Кабирии".
Через несколько недель после свадьбы Джульетта упала с лестницы. У нее случился выкидыш. Вторая беременность закончилась в марте 1945 года рождением сына, названного в честь отца - Федерико. Но через две недели ребенок умер... Больше детей у них не было.

После женитьбы Федерико так и не остепенился. Он бывал на всех богемных вечеринках, сидел по ночам в редакции или монтажной. И Джульетта открыла двери дома всем его друзьям.
Иногда этими друзьями оказывались привлекательные женщины.

Он рассказывал жене обо всем - и о собственных романах тоже. Друзья Федерико и Мазины вспоминают, что, если маэстро и был в чем-то виноват перед Джульеттой, она узнавала об этом первой - от него самого.

Мазина с ее бесовским характером абсолютно подходила Феллини. Она была сказочной хрупкой лукавой феей. И при этом сильной женщиной, абсолютно надежным партнером.
Именно Мазина "устроила" Феллини помощником режиссера Роберто Росселлини. Позже он скажет, что Росселлини был всего лишь регулировщиком, который помог ему перейти улицу. "Но разве этого мало?" - ответит Джульетта.

Джульетта приглашает мэтра Росселлини па воскресные обеды. Они вместе гуляют по Риму. И говорят "о чем угодно, кроме кинематографа". Неудивительно, что, когда Росселлини потребовалось снять вторую часть короткометражного фильма "Человеческий голос", он пригласил Федерико. Так началась карьера великого режиссера.

Мазина настояла на том, чтобы Федерико снял свой первый фильм "Огни варьете". Деньги помог найти Росселлини. С тех пор так и повелось - без Джульетты не обходился ни один фильм Феллини. Они обсуждали сценарии еще до того, как Федерико садился их писать. Она ублажала его друзей и коллег, утверждала актеров. Ездила выбирать натуру и сопровождала во всех съемочных экспедициях.

Поначалу Феллини хотел снимать только жену. Две главные роли в фильмах "Дорога" и "Ночи Кабирии" вознесли Джульетту на недосягаемую высоту. Ее начали называть великой, сравнивать с Чарли Чаплином, ей вручали "Оскары" и предлагали самые выгодные контракты. Но на все заманчивые предложения Голливуда Мазина неизменно говорила "нет".

Друзья вспоминают, что во время работы над фильмами выше всего для Феллини было мнение жены. Если Джульетты не было на съемочной площадке, Федерико постоянно звонил ей домой и советовался даже по самым пустячным поводам. Они часто ссорились. Не как режиссер и актриса, а, скорее, как муж и жена. Феллини обвинял Джульетту в сварливости, она его - в нетерпимости. Как будто речь шла о том, кому вечером мыть посуду.

Во время съемок фильма "Сатирикон" они серьезно разругались. Мазина перестала приходить на съемки. Феллини бесился и отказывался снимать. Она появилась на площадке в день, когда снимался самый сложный эпизод - гибель города Инсулы Феличе. Атмосфера была накалена до предела. Джульетта поздоровалась, села в угол и достала из сумочки вязание. С третьей попытки Инсула наконец поддалась, и съемочная площадка превратилась в ураган из камней и пыли. Испуганные лошади едва не смели камеры. После того как Феллини крикнул: "Стоп!", Джульетта спокойно опустила глаза и принялась за вязание.

Мазина так и не стала кинозвездой. Ее профессиональная судьба ограничилась четырьмя большими ролями в фильмах одного режиссера. До обидного мало, если знать, что речь идет о великой актрисе. И невероятно много, если помнить, что речь идет о фильмах Феллини. Джельсомина, Кабирия, Джульетта, Джинджер - это были их общие дети. Их признания в любви, которыми они не уставали обмениваться всю жизнь.

В 1963 году главный приз Московского международного кинофестиваля присудили картине Феллини "8 1/2". Но на вручение приза маэстро не явился. Говорят, когда Феллини узнал, что Хрущев уснул на премьере фильма, он уехал с Джульеттой и друзьями на дачу.

Феллини мог ворваться за кулисы и упасть на колени перед никому не известным Никитой Михалковым, поставившим в римском театре "Механическое пианино". Мог снять для пресс-конференции зал в самом роскошном отеле Hassler, ведь там останавливались Чаплин и Одри Хепберн.
Он заказывал свои знаменитые красные шарфы в дорогих ателье. Его мало интересовало, что у Мазины, в отличие от прочих кинозвезд, нет ни меховых манто, ни россыпи бриллиантов. Предпочитал жить в центре Рима, хотя итальянцы с достатком или, по крайней мере, с его популярностью живут в пригородах.

Джульетта улыбалась, экономила, сопровождала Федерико на съемках, оплачивая билеты и гостиницы из своего кошелька, и проводила лето на родине мужа в Римини, а не в загородном доме, на который они так и не накопили.

Юбилейный "Оскар" за вклад в развитие кинематографа оказался последней наградой Федерико. После вручения он оглядел из-под очков зал и крикнул ей, сидевшей в партере: "Перестань плакать, Джульетта!" Все камеры, как по команде, нацелили свои объективы на залитое слезами лицо Мазины. Но Джульетта зарыдала еще сильнее.
"Нужно быть идиотом,- сказал композитор Нино Рота, когда вся Италия обсуждала откровения Стенбек,- чтобы столько лет наблюдать мужчину и женщину и не почувствовать фальшь в их отношениях. Им нечего скрывать. Они любили друг друга".

[Лали]

Иоганн Штраус и Ольга Смирнитская

Молодой, но уже необычайно популярный в Вене композитор впервые приезжает в Россию в 1856 году. По контракту, подписанному им на довольно выгодных условиях с Дирекцией Царско-Сельской железной дороги, Штраусу предстояло в течение летнего сезона дирижировать своим оркестром шесть раз в неделю в павловском павильоне "Воксал". Одиннадцать сезонов в общей сложности Штраус был ангажирован в Павловске.

"Живут лишь в России!" - так пишет Штраус на родину из яркого нарядного Павловска. Композитор был восторженно принят русской публикой и стал украшением короткого северного лета. Темпераментная фигура молодого музыканта, его манера дирижировать, его внешность - все заставляло говорить о нем, обсуждать, критиковать, восторгаться... "Северная пчела", "Отечественные записки", "Искра", "Голос" и другие издания публиковали статьи, карикатуры, фельетоны о молодом маэстро. Музыкальные магазины Петербурга наполнились нотами "очаровательных", "изящных", "мелодичных" произведений полюбившегося композитора. Штрауса приглашают ко двору играть на балах его величества, его хвалят и одаривают высочайшие особы. Восторженный композитор посвящал членам русской императорской фамилии марши и вальсы.

"Но была еще одна причина преклонения перед Россией и имя ей - Ольга. Ольга Смирнитская", - говорит Томас Айгнер. Точно сказать, когда именно познакомились Ольга и Иоганн - невозможно. Но в конце сезона 1858 года Ольга попросила Штрауса исполнить ее романсы в Павловске. Смирнитская (одна из первых русских женщин-композиторов) писала музыку на стихи Лермонтова, Пушкина, Фета. Штраус позже аранжировал ее вещи - утерянную Польку-мазурку и дошедший до наших дней романс на стихи Кольцова "Так и рвется душа". И рождается чувство такой силы, что и спустя столетие не может не волновать, когда читаешь письма Штрауса, сумбурные, пылающие страстью и отчаянием.
Письма эти считались утерянными безвозвратно. Но... В 1992 году Международный институт творчества Иоганна Штрауса затеял каталог, посвященный русскому периоду в творчестве Штрауса, и заказал эту работу доктору Томасу Айгнеру. "Я зарылся с головой в фонды городской библиотеки Вены и совершенно неожиданно обнаружил карточки с аннотациями "Письма Иоганна Штрауса к Ольге Смирнитской". Представляете, что было со мной?! Я не верю глазам, верю самому себе и заказываю эти письма. И мне выдают стопку, весьма внушительную стопку, пожелтевших листов. В моих руках оказались подлинные свидетели прекрасной и трагичной любви Иоганна Штрауса и Ольги Смирнитской".

"1859 г. 13 июня. Суббота. Итак, судьба моя решена. Простите мои нескромные надежды и примите уверения, что Вы не услышите больше ни одного звука жалобы. Я не сержусь на Вас, просто я удивлен Вами: защити Вас Господь. После того, как два дня назад я был лишен счастья разговаривать с Вами, я последовал звуку моего сердца общаться с Вами мысленно, для чего Ваши любезные строки дали мне достаточно материала. Я не могу не признать, что смысл Ваших слов, высказываний противоречив и, как Вы сами уверяли, может привести лишь к болезненным заблуждениям для меня, так как я человек слабый и не должен путать Симпатию с Любовью... Ваш благой совет - реже разговаривать с Вами, один-единственный, не был оставлен без внимания. Мое сердце кровоточит, но оно предается сомнениям и подчиняется Вашему совету. Сохраните же Вашу дружбу, о которой я прошу Вас, в глубоком почтении".

Строгость Ольги была не совсем искренней, скорее всего, - дань политесу, и сердце ее не осталось равнодушным. "Кобальт" - так звали Ольгу домашние и друзья - переходит с Иоганном на "ты". Штраус счастлив, окрылен, он полон радужных надежд.

"14 июля. Утро. Возможно ли найти слова, чтобы описать Тебе мои чувства, когда я читал Твои одухотворившие меня строки! Уверяю Тебя, что это был счастливейший момент в моей жизни... Так возьми же мое сердце, чтобы оно могло доказать Тебе, как любит Тебя, чтобы оно без остатка отдало то, что ниспослано ему Самим Создателем!
Ольга! С сегодняшнего дня я живу только одной надеждой: не покидать Тебя никогда, принадлежать Тебе. И если надо будет преодолевать трудности, они должны быть побеждены, в противном случае я положу конец своей жизни. И клянусь свято быть Твоим, и пусть накажет меня Господь, если я не сдержу своего слова".

Ольга, послушная дочь, просит Иоганна сначала "поговорить" с ее отцом. Неприязнь семьи Смирнитских - аристократов и снобов - к Штраусу была очевидна: он не дворянин, он принадлежал к "странствующему народу", и талант композитора не имеет для Смирнитских абсолютно никакого значения. Понимая безнадежность затеи, Штраус не решается на беседу с отцом любимой:

"Ты говоришь, я должен побеседовать с Твоим отцом. Ты не знаешь, каким несчастным чувствую я себя, потому что не могу последовать Твоему приказу. Я сделаю для Тебя все, отдам жизнь свою, но не могу говорить с Твоим отцом, сжалься, дитя мое, Ольга! Главная причина следующая: он оценивает меня как претендента на руку своей дочери неблагосклонно. Он будет отвечать как практично думающий человек, от которого нельзя ожидать понимания глубокой артистической души".

Вопреки рассудку Штраус все же надеется на то, что Ольга станет его женой. Они планируют свадьбу, клянутся в вечной любви. Штраус с упоением работает и счастлив, получая от Ольги письма-"конфеты".

"Для проказницы. 17 сентября утром, среда.
Ты маленькое проказливое дитя. Ты бранишь меня в своей сегодняшней "конфете " ? Я так страдаю без Тебя, потому что я со вчерашнего дня очень опечален и должен ждать, не видя Тебя, до завтрашнего вечера. Ты меня любишь? Ты еще печалишься?"

А повод для печали был, и весьма серьезный, - мать Ольги, г-жа Смирнитская, женщина злобная и циничная. Она была способна на чудовищные поступки, если чувствовала, что кто-то из семьи готов ее ослушаться. И не стесняла себя в разговоре с претендентом на руку дочери. После беседы с мамА Штраус в ужасе.

"...Итак, моя надежда погибла! Моим единственным стремлением было обладать Тобой, но невозможно достичь моего горячо желанного счастья. Мама говорила со мной слишком долго... В момент, когда она тихо говорила, что я ни в чем не должен Тебе верить, что все, что Ты хочешь, вылетает из Твоей безрассудной головы, и обманутый не должен больше Тебя и слушать, я почувствовал непроизвольно ненависть к этой матери, которая сама умышленно, чтобы исполнить свой план, говорит гнусности о своем ребенке. ...Она называет случившееся интригой с Твоей стороны, за которую мы оба будем наказаны. Что касается ее поведения, ее выражений по отношению ко мне, она была неделикатна, - бесспорно! Потому что, когда она пожелала потребовать от меня Твои письма..., я поклялся, что Твои письма уйдут со мной в могилу, она объявила, что при моем слабом здоровье я могу умереть каждую минуту, поэтому она не может быть спокойна".

Бедные и несчастные Ольга и Иоганн все же продолжают надеяться на чудо, и перед отъездом Штрауса в Вену они встречаются, уверенные, что счастье все-таки впереди.

"Суббота, 10 октября, без четверти одиннадцать утра. Тысячу раз спасибо за счастливые минуты вечера! Мои чувства были сильнее меня: не знаю, как я смог снова добраться до моей кареты, мое сердце разрывалось. Я должен уезжать. Посылаю Тебе бесчисленные объятия. Прощай, ангел, не забывай Твоего Жана. Привет Паулине!"

Паулина... Паулина Сверчкова, верная подруга, ей Ольга передала письма Штрауса, опасаясь, что мать выкрадет их и уничтожит. Паулина привезла их за границу, а потом, вероятно, нуждаясь, продала.

На пути в Вену Штраус пишет одно из самых трагических писем в своей жизни.

"10 октября. Ольга, дитя мое, вот хочу открыть Тебе мое сердце, что я Тебя безумно люблю. Ты уже знаешь, что мне невозможно жить без Тебя. Сами Твои дорогие мне письма в силах утешить меня только в тот момент, когда я их читаю, потому что лишение возможности Тебя видеть делает меня нежизнеспособным; я могу жить, только обладая тобой, ангел, только чувствуя Твое дыхание, я могу сохранить свою жизнь. Моя боль с каждой минутой быть все дальше от тебя столь велика, что я предпочитаю умереть, чем выносить эту муку. У меня нет сил, я слишком люблю Тебя, жизнь без обладания Тобой подобна смерти для меня, - и лучше будет для нас обоих, если меня больше не будет. Я вне себя, и если даже беру в руки Твои письма, чтобы скорее немного успокоиться, то чувствую, несчастный, что все дальше пароход отдаляет меня от Тебя, так что и сами Твои письма не приносят мне больше утешения. Я не могу больше мыслить, - я близок к безумию, я чувствую это. Небо, дай мне умереть, - нет у меня больше радости жизни, у меня нет больше надежды, мне не остается больше ничего, кроме смерти. На корабле люди смотрят на меня, как на сумасшедшего, я замечаю, что вызываю содрогание; скоро люди будут совсем избегать меня, и меня запрут в желтый дом, где я сдохну, как зверь. Спасибо за Твои утешительные письма, но для меня нет утешения. Моя страсть съедает меня. Прощай, ангел, я не могу больше писать. Бог знает, что со мной произойдет. Вечно Твой, Жан".

В 1860 году Штраус возвращается в Павловск и решительно просит руки Ольги, но, - увы! - и Ольга, несчастная и окаменевшая от горя, все-таки... отказывает Штраусу окончательно - она не смеет противиться воле родителей.

Штраус немедленно уезжает. Он шлет бесконечные письма, полные отчаяния, предлагает бежать. Снова возвращается в Павловск, но... для Ольги он более не существует. Не любила? Не нам судить. Ольга Смирнитская вскоре вышла замуж за Александра Лозинского, военного юриста... и, разумеется, дворянина. Благополучно прожила с ним 60 лет, родив четырех детей, и умерла через восемь дней после кончины мужа.
Иоганн Штраус был женат не одним браком, но счастья и спокойствия они ему, кажется, не принесли. Что сталось с письмами Ольги возлюбленному - неизвестно. Возможно, Штраус выполнил обещание - унес с собой в могилу или сжег их, а возможно, они бережно хранятся потомками, кто знает?
Их, переживших страдания любви, давно уже нет среди нас, людей земных. А музыка - жива.

[Trishanku]

Петр и Феврония

Смотри, что дает людям союз любви, мудрый брак.

Кто научил мудрости? Кто исследовал таинственное?.. Кто, как не брак, соединил море и сушу влажной дорогой и объединил раздельное друг от друга?" - вдохновенно и благоговейно восклицал Григорий Богослов, епископ-поэт. Примером именно такого, "мудрого" брака служит для нас житие муромских чудотворцев, запечатленное в относящейся к XVI веку "Повести о Петре и Февронии", которая представляет собой едва ли не единственный памятник русской агиографии, прославляющий святое брачное житие.

Пётр был младшим братом муромского князя Павла, жена которого страдала (так гласит легенда) от нападений блудного беса, являвшегося ей в образе "неприязненного летящего змея". Это мерзкое чудовище и было убито шестнадцатилетним Петром. Пронзенный мечом "неприязненный змей" окропляет юношу своей смертоносной кровью, отчего на теле Петра появляются струпы. В поисках лекаря, который мог бы исцелить его от этих язв, Пётр приходит в далекую рязанскую деревню, где живёт дева Феврония, дочь бортника-древолаза.

И вот тут-то автор жития и приходит к мысли о браке как о духовном лекарстве, которым человек исцеляется не только от телесных недугов, но и от душевных изъянов, при том, что сам брак зачастую заключается не только Божиим повелением, но, более того, Божиим принуждением. Коль скоро, по библейским понятиям, "жена есть уготована мужу от века", то, конечно, не вызовет удивления "дерзость" премудрой Февронии, которая угадала в Петре своего суженого и, прежде чем исцелить его, велела передать ему свой "ультиматум": "Если он не возьмет меня в жены, не буду лечить его". Возможно, кто-то и удивится такой, столь не ординарной для целомудренного века смелости, но автор жития явно держит сторону Февронии, полагая, что первым брачное предложение должен делать - независимо от пола - именно тот, кто оказывается более мудрым и более прозорливым. Мудрейшей и прозорливейшей оказалась дева? Тем лучше для неё ("Радуйся, Февроние, яко в женстей главе святых муж мудрость имела еси", - восхваляет ее повествователь).

Князь же Пётр, пленник сословной гордыни, с возмущением отвергает дерзостную мысль о "неравном браке": "Како князю сушу древолазца дщи пояти себе жену!" За свое нежелание покориться высшей воле князь Пётр был наказан возвращением своей болезни, и исчезнувшие было струпы появились на его теле снова. Не ведал того молодой князь, что под видом телесного лекарства предлагала ему дева лекарство духовное - тот елей совершенного, нелицемерного смирения, которым помазуется и упраздняется всякий грех. Однако под влиянием охватившей его безысходности Пётр на Февронии все-таки женился и тем получил себе всецелое исцеление от той болезни, которая была для него, как оказалось, "болезнью не к смерти, а к славе Божией".

Следующее испытание ждет не одного только Петра, но уже их обоих: после того, как подневольный жених обретает в заключенном от безысходности браке подлинное счастье, супруги проверяют крепость своего "союза любви, мудрого брака", на который восстали гордые муромские бояре, не желавшие иметь своей госпожой простолюдинку. Но напрасно вынуждали они Петра отречься от своей жены: не пожелав разлучаться друг с другом, супруги покинули город вместе.

Но оказалось, что любовь Петра и Февронии была не только их личной святыней, а святыней всего Мурома, утратив которую город утратил и осенявшую его благодать. Нестроения и междоусобные распри среди бояр достигли такой силы, что они были просто вынуждены вернуть (с почетом вернуть!) святых супругов обратно.

Приблизившись к концу своего земного бытия, Пётр и Феврония принимают монашеский постриг "в едино время", получая в иночестве имена Давида и Евфросинии и повелевая учредить для себя "в едином камени два гроба". Повелением этим, в сущности, и разрешается неразрешимое будто бы противоречие между браком и монашеством. Супруги, даже и облаченные "во монашеския ризы", желают умереть одновременно не только потому, что они продолжают любить друг друга, но еще и потому, что браком, согласно воззрениям Церкви, муж и жена соединяются "в одно существо - в одного человека с одной душой, но в двух лицах". Ну а если смерть отсекает от единого существа одну часть, одну половину, то как же возможно оставаться при этом в живых второй?

"...О сестра Евфросиния! Хощу уже отоитти от тела, но жду тебе, яко да купно отойдем", - в духе вопрошает сестре Евфросинии готовый умереть инок Давид. "Пожди, господине, яко дошию воздух (то есть покров) на святую церковь", - отвечает она. "Уже бо мало пожду тебе", - зовет ее Давид во второй раз, но Евфросиния еще продолжает свою работу. "Уже хощу преставитися и не жду тебе", - умоляет инок. И на этот раз Евфросиния, воткнув иглу в недошитый воздух, исполняет его просьбу: помолившись, они умерли в соседних монастырях в один день и час. Произошло это в 1228 году, 25 июня (8 июля по новому стилю), когда Церковь и празднует общую память преподобным. И напрасно пытались их, монаха и монахиню, похоронить в разных гробах: их тела чудесно обретались в общем, заранее приготовленном ими, гробе. (Теперь их общая гробница находится в приделе соборного храма Троицкого женского монастыря города Мурома.)

"И в будущем веке верные супруги безбоязненно встретятся и будут пребывать вечно со Христом и друг с другом в великой радости", - полагал Иоанн Златоуст, утверждая, что "любовь изменяет само существо вещей", потому что, как говорил апостол, "любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится".

Сообщение отредактировал Trishanku - 5.11.2009, 15:32

[Лель]

Из ЖЖ моего знакомого

Дело было страшной осенью 1999 ... я жил в шиваитском ашраме в ближнем Подмосковье и изъявлял желание стать шиваитским монахом (авадхутой). Мне дозволялось по личным делам ездить в Москву. Ещё летом, на даче под Звенигородом, где мне также приходилось иногда бывать по просьбе матери, я почувствовал к себе странный интерес со стороны одной особы, которая слыла светской львицей и на тот момент развелась с очередным мужем. Она спрашивала меня про индуизм, приглашала в гости на чай и т.д. Подростками мы заглядывались на её умопомрачительный бюст 5 размера, робели под томным взглядом её зелёных глаз. Мог ли я подумать тогда, будучи старшеклассником, что эта дама когда-нибудь станет моей женой?! Я жил в тех местах с очень раннего возраста, и Ната (так её зовут) однажды подошла к моей коляске, где я сидел с насупленным видом. Мне было года 3, а она была совсем юной девушкой. И я ей улыбнулся, чего до неё никто не мог добиться. Так что предыстория наших отношений весьма долгая.

Во время очередного чаепития она не ограничилась философскими беседами и приступила к делу, запечатлев мне томный поцелуй в засос. Это меня несколько смутило, поскольку моё желание стать монахом было совершенно искренним. Теперь я понимаю, что тот мой эскапистский демарш был просто шантажом судьбы, которая, перепугавшись, тут же выдала мне любимую женщину (причём, красавицу и умницу) с немалыми (на тот момент) средствами к существованию. Уже в Москве, уступая её настойчивым просьбам, я стал приезжать к ней в гости. Стоит ли говорить, что вскоре мысли о достижении тождества атмана и брамана стали у меня путаться с горячечным бредом о её стане? Естественно, однажды я не устоял. Этому дню сегодня и исполняется 10 лет. Сие произошло под благословляющим взором Иерусалимской иконы Богоматери, которую Ната с тех пор особо чтит.

Моей красивой, мудрой жене я посвящаю этот сонет:

Налиться соком страсти и сомлеть!
В туманном облаке тончайших ароматов
Ко мне ступает бырышня с Арбата
Из мглы дразнящей бунинских аллей.

Её уста волшебный льют елей,
Врачующий души моей стигматы.
С ней хорошо в агонии заката
Взывать к теням ушедших королей.

Нескромный взгляд её зелёных глаз -
Прелюдия изысканных проказ
В дурмане лилий в пору полнолунья.

Не получить мне вежливый отказ,
Мне радостно шептать в который раз:
"Инфанта резвая, богемная шалунья!"

[Лали]

Курт Кобейн и Кортни Лав

Когда в комнату вошли полицейские, Кортни сразу все поняла. Только спросила: "Как это случилось?" "Он застрелился. Дома. Труп нашли в оранжерее спустя два дня", - глядя в пол, ответил сержант'. Кортни машинально кивнула головой: она была за много километров от мужа, но чувствовала неладное. Обычно они с Куртом видели одни и те же сны, но вот уже два дня ей снились только какие-то увядшие цветы... Через несколько часов Кортни прилетела из Лос-Анджелеса в Сиэтл - по дороге из аэропорта она зажимала уши, чтобы не слышать, как мальчишки-газетчики истошно вопят: "Последние новости! Застрелился Курт Кобейн!" Дом был оцеплен - с трудом прорвавшись через кордон полицейских, она вбежала в оранжерею и упала без чувств; прямо в лужу крови.

Почти сутки она была в забытьи - то засыпая, то просыпаясь, разговаривала с ним вслух, бранила и плакала, ища его в темноте. "Этого не должно было случиться!" - кричала она орхидеям, хотя понимала: к этому все и шло. Курт слишком устал от жизни. Его раздражали вездесущие журналисты и толпы фанатов под окнами, выматывали беспрерывные гастроли, он страдал от бронхита и жутких болей в желудке, от тягостного пристрастия к героину. Когда-то Кобейн даже любил свои депрессии - только в этом мрачном состоянии он мог писать музыку, которая принесла ему всемирную славу. Игра на гитаре давала облегчение: однажды он спел новую песню "Я ненавижу себя и хочу умереть" и после этого некоторое время жил счастливой и размеренной жизнью - гулял с дочерью, покупал жене цветы, а по вечерам варил любимый луковый суп. Но вскоре эту фразу стали повторять тинэйджеры по обе стороны Атлантики: когда бросает любимая девушка, шпыняют родители, лучший друг оказывается предателем, а собственная внешность вызывает отвращение, рецепт от Кобейна приходится как раз к месту. Курт прочитал в газетах, что под его музыку юная фанатка перерезала себе вены, а затем увидел, как подростки колются героином прямо на концертах - и собственная жизнь лишилась всякого смысла.

Кортни любила этого сумрачного, вечно небритого и непричесанного парня так, как, наверное, не любила никого в своей жизни. Их бурный роман начался с драки. Кортни пришла на концерт "Нирваны", и он ей совершенно не понравился; в баре она столкнулась с Куртом и напрямую заявила, что он пишет дерьмовые песни. Курт был пьян, концерт выжал из него все соки, а тут еще симпатичная девушка с первой же минуты говорит, что его песни - сплошное подражательство. Черт побери, что происходит?! Он выдал весь наличный запас ругательств, хлебнул пива из кружки Кортни и заявил, что не намерен выслушивать всякие гадости - его у стойки ждет подружка. Кортни бросила на нее оценивающий взгляд и презрительно хмыкнула: "Она же толстая!" От такой наглости Курт пришел в бешенство и, обругав нахалку последними словами, выдернул из кресла и повалил на пол. Завсегдатаи вытягивали шеи и шушукались: "Эта девчонка поет в группе "Дыра", слышал? А парень только что слез со сцены". Кортни орала на весь бар, и тогда Курт впился в губы обидчицы. "Я хотел, чтобы она заткнулась", - пояснил он позже. А близким друзьям признался: "Вообще-то мне хотелось с ней познакомиться".

А уж как этого хотелось Кортни! Выступление ей не понравилось, зато вокалист просто свел с ума - пронзительные голубые глаза, стильная небритость. Он не вставал в томные позы, не тискал гитару и вообще вел себя так, словно знает в зале каждого: "Привет, ребята, я тут написал пару новых песен..." С появлением "Нирваны" в моду вошел стиль "гранж" - вместо помпезных рокеров в кожаных штанах с блестками на сцену вышли простые парни, сыновья лесорубов в грубых клетчатых рубашках. Они пели о наболевшем: подруга ушла, хочется выпить, мир - дерьмо. Кортни сразу почуяла в Кобейне родственную душу: у него, похоже, тоже жизнь была не сахар, он явно не из маменькиных сынков - небось все детство провел на улице. Тут Курт как раз спел "Мама с папой ушли развлекаться, оставили меня у гребаной бабушки", и Кортни с горечью подумала, что ей-то приходилось похуже - у нее и бабушки никакой не было.

Когда родители уходили повеселиться, они легко могли оставить маленькую Кортни на улице или запереть в ванной. Тем более что в количестве пап девочка уже давно запуталась: мама Линда с трудом уживалась с мужчинами. Первый папа, усатый хиппи по имени Хэнк, дал ей имя Лав ("любовь"), а в четыре года угостил ЛСД - ему хотелось, чтобы дочка "вела себя как цветок" и "танцевала как весна". В доме Линды и Хэнка с утра до вечера не прекращался праздник: одни лица сменялись другими, заходили какие-то музыканты с толпами фанаток, все напивались и устраивали шумное веселье. Маленькой Кортни снились скелеты, привидения, отравленное молоко и прочая гадость.

Когда Кортни исполнилось семь лет, семья переехала в другой город. У девочки опять появился новый папа, уже третий по счету, и две только что родившиеся сестрички. Из-за них Кортни почувствовала себя страшно одинокой - ведь про нее теперь совсем забыли. Она рыдала целыми днями и рисовала страшные картинки, на которых в подробностях изображала, что должно случиться с сестренками, - Кортни желала им скорой смерти, ведь тогда мама будет любить ее одну.

Теперь они жили в коммуне хиппи. Большую хижину из неотесанных досок с земляным полом населял странноватый народ - жильцы много курили и были категорически против разделения полов, так что Кортни запрещалось носить платья и играть в куклы. В школе Кортни называли не иначе как Писающей Девочкой - родителям и в голову не приходило постирать дочке одежду. Одноклассники ее избегали, учителя и вовсе старались не замечать, даже родной матери казалось, что у Кортни внутри сидит маленький злобный зверек: она ненавидела, когда к ней прикасались, и могла ни с того ни с сего взорваться и убежать куда глаза глядят. Или, наоборот, уйти в себя и целый день просидеть в детской.

Кортни вспоминала, как однажды мама решила отдать ее в скаутский отряд. "Дети, давайте для начала порисуем - кто что хочет", - жизнерадостно объявила вожатая, и все бросились рисовать яблочки, цветочки и закаты. Когда дело дошло до Кортни, девочка вдруг выбежала в слезах. Вожатая взглянула на листок бумаги и обомлела: Кортни изобразила груду израненных тел. После этого случая мать решила, что старшая дочь может плохо повлиять на сестер, запретила ей с ними общаться и велела спать в сарае. Кортни регулярно возили на обследование к психиатрам - мама страстно желала сбагрить ее в лечебницу. Но тесты упорно показывали, что у девочки ненормален только коэффициент интеллекта - по стандартной шкале он обозначает гениальность.

Продолжение следует...

[Лали]

Кончилось тем, что родители попросту сбежали от Кортни в Новую Зеландию - разводить овец. А дочь оставили на попечение знакомой медсестры. Но и у той терпения хватило ненадолго: Кортни дралась с ее сыном и делилась с ним своими сокровенными мечтами. А мечтала она о том, чтобы запихнуть всех соседей и учителей (и тебя, засранец) в глиняные кувшины и уморить голодом. Кроме этого, Кортни собиралась разводить на своей ферме красивых женщин и бить их кнутом, чтобы стали еще красивее. Как-то в школе решили поставить "Белоснежку". Она выучила всю роль наизусть, да так, что могла повторить ее спустя много-много лет, но ее назначили... Злой Колдуньей.

Приютившая Кортни медсестра наконец не выдержала и отправила ее в Новую Зеландию. Унылое Рождество 1975 года она справила вместе с родителями. Кортни получила в подарок дешевые пастельные мелки и краски, а ее сестры - туфли-лодочки и нарядные платья - все, как в сказке про Золушку. Да к тому же очередной папа предложил десятилетней падчерице выпить вина - так, для развлечения. Алкоголь только дал выход ее ожесточенности: до смерти обиженная Кортни принялась кричать на свою семью, которая, как она теперь поняла, никогда не была ее семьей. В тот момент она чувствовала себя чудовищем. Ей хотелось взмахнуть рукой и превратить их в крыс или тараканов, всех до единого!

Ночью девочка забралась в постель к матери и свернулась клубочком рядом с ней. Но Линда зло вытолкнула дочь из кровати ногами. Кортни похромала к выходу и наутро проснулась вся в грязи в овечьем загоне - она чувствовала себя очень взрослой, на много лет взрослее, чем была еще вчера вечером, и думала только об одном: "Теперь я одна на всем белом свете. Мама меня никогда не полюбит".

Кортни то жила у родственников и знакомых, то скиталась по интернатам, как-то даже угодила в колонию для несовершеннолетних, попавшись на краже майки с изображением модной рок-группы (группа, кстати, называлась "Синдерелла", то есть Золушка). Результаты тестов на интеллект так поразили штатных психиатров, что по их настоянию девочку выпустили условно. Она дралась, била стекла и водилась с уличной шпаной - типичный "трудный подросток", только IQ выше нормы.

Лет в 15 Кортни позвонила бывшая подружка по колонии и прорыдала в трубку, что ей страшно нужна помощь. Кортни ни от кого ничего подобного не слышала: в ней никогда не нуждались. И она бросила все, сбежала из-под очередного домашнего ареста и отправилась спасать подругу. При встрече Женева повисла у нее на шее и сбивчиво рассказала про вечно пьяного отца, который стал к ней приставать. Через два часа подружки уже стояли на хайвее - они решили ехать автостопом через всю страну. Куда - не важно.

Великое Путешествие длилось две недели и закончилось дома у Хэнка, родного отца Кортни, - он случайно наткнулся на девчонок в придорожной забегаловке и предложил пожить у себя в Юджине. После разбитных дальнобойщиков Хэнк казался заботливым ангелом. Но вскоре чадолюбивый "ангел" стал недвусмысленно поглядывать на Женеву. Он проводил с ней массу времени, тратил на нее большую часть своих денег, и Кортни безумно обозлилась за это и на свою лучшую подругу, и на отца. Она опять никому не нужна...

Кочуя из города в город, Кортни случайно попала на концерт местной рок-группы. Кто-то провел ее за кулисы, и Кортни провела два часа как в тумане - она смотрела в зал из-за спин музыкантов и хотела только одного: быть на их месте. Группа была похожа на орущих мутантов, но девушка внезапно поняла, что в этой новой волне может найтись место и для нее, со всеми ее недостатками. Не важно, что она не выглядит фотомоделью, что полновата, что мешки под глазами и плоская грудь, - вокруг выступает куча уродцев похлеще. И успешно выступает!

Путь Кортни Лав в рок-н-ролл лежал через кулисы и рок-тусовку, через постели музыкантов, иногда - охранников. Она копирует перед зеркалом жесты и манеры знакомых певиц, учится броско одеваться у приятелей-трансвеститов, а деньги зарабатывает, выступая в заштатных стриптиз-клубах. Будущая королева хит-парадов красила волосы и губы в иссиня-черный цвет, а глаза подводила угольным карандашом, напоминая Ундину из старых немецких сказок. Зато Кортни впервые почувствовала себя хорошенькой - раньше ей это и в голову прийти не могло.

Из-за своего бесшабашного характера Кортни постоянно влипала в безумные авантюры. Однажды к ней подошел хорошо одетый господин и предложил поработать стриптизершей в Японии. За $ 2500 в неделю. Кортни не раздумывая согласилась и всю дорогу до Токио была в полном восторге от ожидаемых перспектив - пока не увидела, куда попала. Все танцовщицы спали вповалку в одной большой комнате, вокруг горели свечи от москитов, два раза в день хмурый японец выдавал им по небольшой порции рыбы и риса. Кортни чувствовала себя так, словно ее выкинуло на незнакомую планету. Чтобы прийти в себя, каждый вечер она напивалась в стельку. Деньги, правда, платили исправно, но вскоре потребовали дополнительных услуг. Спать с пожилыми японцами Кортни отказалась наотрез и только при помощи американского посольства вернулась домой в родной Портленд живой и здоровой. Выспалась, побрилась наголо, купила гитару и организовала девичью рок-группу.

Три бойкие девицы назвались "Сахарным Вавилоном". У них не было денег, они не умели играть, писали дрянные стихи, а на репетициях пили вино и обсуждали, на что будут тратить свои миллионы, когда покорят мир. Группа не сочинила ни одной стоящей песни и распалась в одночасье. Кортни, не долго думая, рванула к друзьям в Дублин. Вечеринки, концерты - Кортни веселилась как могла, а параллельно занялась фотографией и даже устроилась фотокором в местную музыкальную газету, перезнакомившись таким образом с массой звезд. Все они обожали отдыхать в Ирландии, ведь это единственное место в Европе, где можно спокойно гулять по улицам - тамошние жители считают несолидным показывать, что узнали знаменитость.

За Дублином последовал Лондон, за Лондоном - Ливерпуль, затем - снова Портленд. Кортни устроилась ди-джеем в местный клуб и даже обзавелась поклонниками. Один плотно сидел на наркотиках, второй плакался на творческий застой, у третьего был такой вид, будто его регулярно лупцуют крупные мускулистые парни. Но каждый раз она влюблялась в них без памяти: ей казалось, что жалеть - это и значит любить. К 18 годам Кортни твердо знала, что она выпутается из любых передряг, и считала, что надо помогать ближним, раз уж они такие слабаки. И однажды, чтобы спасти от серьезных неприятностей очередного ухажера (он проиграл в подпольном казино крупную сумму), рванула зарабатывать стриптизом - на этот раз на Тайвань.

Кортни слонялась по уличным рынкам, питалась исключительно сырой рыбой и свежими фруктами, а по ночам танцевала в клубе, одетая в кукольные платьица с перьями и фальшивыми бриллиантами. Здесь, в отличие от Японии, у нее была собственная комната со всеми азиатскими удобствами - ржавым умывальником и даже телевизором. Все деньги она исправно отсылала своему парню через океан, а когда контракт истек, отправилась танцевать в Китай. В первый же вечер Кортни пригласил за столик какой-то корабельный магнат, который так часто и обильно давал ей чаевые, что Кортни подсчитала: если просидит с ним за столиком еще полчаса, насобирает денег на половину обратного билета до Америки. Выпив водки, магнат совсем расчувствовался и пригласил девушку на Филиппины. Она согласилась и тут же получила $ 10000 наличными - "Пойди, купи себе каких-нибудь тряпок для путешествия".

Через полчаса Кортни стояла в международном аэропорту Гонконга в белом атласном платьице, украшенном звездой из фальшивых алмазов, и держала в руках дорогущую шубу. Она купила билет до Америки, убедив кассиршу, что паспорт у нее украли, и вскоре уже сидела в салоне первого класса с бокалом хорошего вина.

И удача наконец нашла ее. Кортни организовала новую группу - и о "Сахарных куколках", трех злобных брюнетках, написали все музыкальные издания Америки. Пробовалась в кино - и ее игру в фильме "Прямиком в ад" заметили влиятельные кинокритики. Она наслаждалась славой, флиртовала с журналистами и присматривалась к коллегам-музыкантам. И однажды из чистого любопытства пошла на концерт группы "Нирвана"...

После памятного знакомства Кобейн и Лав не виделись почти полтора года. Курт, окруженный малолетними фанатками, сокрушенно говорил своим друзьям: "Я хочу наконец найти девушку, с которой можно было бы провести вместе несколько лет. Я хочу спокойствия и уверенности. Мне надоели эти интрижки и романы, которые длятся месяц или два. Я очень старомодный человек, меня выматывают такие отношения". А Кортни познакомилась с барабанщиком "Нирваны" и неожиданно выяснила, что очень понравилась Кобейну - он говорил о ней направо и налево. Более того - как раз сейчас Курт расстался с очередной подружкой.

Кортни чуть не расцеловала изумленного ударника и бросилась собирать для Курта специальный подарок. Она купила викторианскую шкатулочку в форме сердца и набила ее самой изысканной мелочью, которая только нашлась в доме. Здесь были морские ракушки, малюсенькие сосновые шишки и засохшие чайные розы, поверх всего - любимая фарфоровая куколка и кукольный же чайный сервиз. Кортни сбрызнула шкатулку духами, перевязала шелковой ленточкой, три раза, как ее учили в детстве, прошептала "Стань моим" и отправила по почте Кобейну.

А этот подлец не откликнулся! Можете себе представить?

Окончание следует…

[Лали]

После этого они несколько раз встречались на сборных концертах, ругались и говорили друг другу гадости - спорили о том, кто быстрее станет звездой и кто больше прославится. "Я стану знаменитым и буду покупать бриллианты своей жене!" - выкрикивал Курт и слышал в ответ: "Да кто за тебя пойдет?" Роман и вправду выходил бурным - их очередная встреча все-таки завершилась в постели у Кортни.

Проснувшись поутру, Кортни вдруг начала рыдать: "Я правда тебе нравлюсь?" И пока Курт спросонок подбирал слова, проговорила сквозь слезы: "Мне кажется, меня больше никто никогда не полюбит". "Ну и меня тоже", - пробормотал Курт. "Да? Ну тогда ладно". Они понимающе посмотрели друг на друга и с тех пор не расставались больше, чем на пару недель. Никогда. До самой его смерти.

К моменту их встречи Курт Кобейн принимал героин вперемешку с сиропом от кашля, его мучили приступы бронхита и желудочной боли, он беспрерывно курил и вид имел весьма бледный. Он был похож на больного ребенка, выглядел изнеженным и хрупким. Кортни, которая к тому времени месяц сидела на жесткой диете, весила на десять килограммов больше. Ее переполняла почти материнская нежность - он был таким слабым, таким несчастным! Таким любимым...

Они поженились через полгода, и в первом совместном интервью Курт Кобейн, самый унылый певец Америки, радостно заявил: "Я так ослеплен любовью, что иногда даже забываю, что у меня есть группа. Я мог бы хоть сейчас бросить музыку ради Кортни". Новоиспеченная жена только счастливо улыбалась - она уже знала, что беременна. Новобрачные проводили дни в мечтах о большом старинном доме, который купят после рождения ребенка. В нем должны быть решетки, заросшие чайными розами, по саду будут разгуливать павлины. И свиньи - Курт очень хотел завести парочку пузатых свиней и по вечерам чесать им спины, как он любил делать в детстве на ферме своего дядюшки.

Дом они действительно купили, пусть и без павлинов, зато с оранжереей. Но через два месяца прорвало старую канализацию и черной грязью залило любимую гитару Курта, а также стопку дисков и записных книжек с песнями. Тогда-то Кортни и узнала, почему о характере Курта ходит такая дурная слава, - на две недели он погрузился в тяжелейшую депрессию, не хотел никого видеть и порывался покончить с собой. Она впервые поняла, что когда-нибудь это действительно случится - его здоровье было слишком слабым, талант - слишком большим и требовательным, а за спиной стоял самый коварный враг - героин.

Молодожены ждали рождения ребенка со страхом: а вдруг даст о себе знать их беспутная жизнь? Они легли в больницу одновременно: Кортни - в родильное отделение, а Курт - в наркологическое. Он решил навсегда покончить с зависимостью и чуть не умер от ужасных ломок, которые ничем нельзя было снять. Иногда Курт приходил к Кортни и плакал от боли, сидя на краешке ее кровати. Когда начались схватки, Кортни скомандовала, чтобы ее довезли на каталке до палаты мужа, сдернула с него одеяло и закричала: "А ну-ка вставай сейчас же! Я не собираюсь делать это одна, без тебя!" Курт притащился за ней в родильное отделение, а Кортни держала его за руку и успокаивала - по дороге он потерял сознание и был очень плох. На следующий день Курт принес в больницу пистолет, решив, что главное в его жизни уже сделано. Кортни отобрала у мужа оружие со словами: "Нет уж, я первая".

Все обошлось. Девочка родилась абсолютно здоровой, ее назвали Фрэнсис, и счастливые родители потратили уйму денег на самые дорогие наряды. Курт даже заказал для дочки специальное кресло под названием "вечная забота", в котором было множество игрушек и самокормящая бутылочка. Они писали для нее песни, снимали Фрэнсис на видео и даже взяли ее на церемонию вручения наград MTV. Их совместные фотографии появились на обложках ведущих музыкальных журналов - счастливая, здоровая семья.

А через месяц Курт вернулся к наркотикам.

Теперь жизнь Кортни превратилась в постоянный бой - бой за свою любовь, к которой она слишком долго шла, чтобы теперь отказаться от нее так просто. Кортни оберегала мужа от любых неприятностей, отбирала у него деньги, чтобы ему не на что было купить героин. Однажды Курт нашел стопку писем от своих фанатов, которую жена положила на его стол. В каждом была просьба отказаться от наркотиков, один десятилетний мальчик написал: "Если вы умрете, как я буду жить дальше?"

Как-то Кортни пригласила всех его друзей из "Нирваны", чтобы те уговорили Курта вернуться к нормальной жизни. Битых пять часов они угрожали, что бросят его, уволят из группы и забудут навсегда, если Кобейн не возьмет себя в руки. Бесполезно: все это время Курт тупо ждал, когда они наконец разойдутся, чтобы принять очередную дозу. Он неделю не ложился спать и расхаживал по дому в охотничьей одежде и с дробовиком, мало понимая, что происходит вокруг. Все деньги уходили на героин и оружие - Курт покупал все новые пистолеты, ружья, и Кортни почти потеряла надежду.

Путем долгих увещеваний ей все-таки удалось уговорить мужа снова лечь в специализированную клинику Лос-Анджелеса. Она полетела с ним и остановилась в отеле, готовая примчаться в больницу по первому зову. Через несколько дней он позвонил и сказал: "Что бы ни случилось, помни, что я тебя люблю". Кортни вскинулась, как от удара, но Курт уже повесил трубку. Через несколько часов он вышел покурить, перелез через больничную стену и улетел в Сиэтл.

Перепуганная Кортни перевернула весь Лос-Анджелес. Она заблокировала его кредитку, чтобы у него не было денег на героин, принялась обзванивать всех знакомых драгдилеров, искала его у друзей, в барах и пабах.

В это время Курт Кобейн вошел в оранжерею собственного дома, чуть помедлил и нажал на курок.

Говорят, перед смертью он пытался дозвониться жене. Но не смог.
После его самоубийства в жизни Кортни Лав случилось много всего - премия "Грэмми", миллионные тиражи пластинок, удачная роль в фильме "Народ против Ларри Флинта". Пытаясь прогнать тяжкие воспоминания, Кортни продала дом, но так и не смогла простить себе, что в тот вечер ее не было у телефона: сними она трубку - Курт остался бы жив.
И еще. С тех пор Кортни Лав ненавидит цветы. Особенно орхидеи...

[Лель]

Невероятная история любви моего знакомого Антона (мы на семинарах Рао Махараджа познакомились) продолжается. Его признание в любви своей супруге, после которого он прыгает с моста в Москва-реку. 8 ноября 2009.
(Видео иной раз тормозит, но можно фишку подвигать, понажимать на пуск-паузу, и поедет дальше).

[Wave]

Фигасе народ развлекается... Адреналина что ли в жизни не хватает...

[Лали]

История с Сургутского форума, дико понравилась.

Знакомый в тапочках и спортивных штанах пошел на улицу мусор выбросить... и пропал. Дней через 10 отзвонился родителям из Тюмени. Оказывается, около мусорных бачков познакомился с девушкой своей мечты, помог ей выбросить мусор, и как был в тапочках и с ведром уехал с ней в Тюмень. Она там учится в университете, а перед отъездом решила мусор выкинуть, чтоб не лежал, не тух дома. В итоге он тоже перевелся в этот же универ в Тюмени. Снимают там комнату и живут счастливо.

[Sangita]

Женитьба Филина

Айнская сказка

Я - Филин. Я вел свободную и счастливую жизнь у богатого рыбою моря. Возле деревни Хорокаруру. Я любил садиться на деревья около жилищ, которые были ближе к лесу. Сижу, бывало, и смотрю на людей. Кто к речке на рыбалку пошел, кто уже рыбу варит, а кто ничего не делает - только трубкой дымит.
Как-то я увидел девушку. Ой, какую же красивую! Такую красивую, что, наверное, от одного конца побережья до другого нет ей подобной. Я смотрел и смотрел на девушку, за каждым ее движением следил. Когда она куда-нибудь шла, я летел чуть в стороне от нее - сопровождал. Когда же она входила в жилище, я опускался на дерево и ждал ее. Чем дольше ее не было, тем тоскливее мне становилось. Особенно тоскливо было ночью. Но я сидел на дереве и ждал рассвета, ждал ее.
Я понял: полюбил эту девушку. Так полюбил, что если не видел ее, то не хотел ни летать, ни рыбу ловить. Даже жить не хотелось - вот как крепко ее полюбил!
А жила она с братом. Называли его Яиресупо. Это значит - человек, воспитавший себя сам. Оно и верно, умный был, самостоятельный, храбрый. Все его уважали. Как с таким заговорить? Но я решился. Влетел в жилище человека и сел напротив него.
Человек, воспитавший себя сам, кажется, догадался, что я не совсем птица. Может, он подумал, что я дух какой-то. Вежливо пожелал мне доброго утра. И все, больше ничего не сказал.
Тогда я заговорил:
- Пусть я не очень видный и сильный, - сказал я, - но я хочу видеть твою сестру в моем доме, ближе к входной двери, где и положено сидеть жене.
Человек, воспитавший себя сам, нахмурился и обозлился:
- Ах ты!.. бесполезная птица в жестких перьях. Да как в твою маленькую голову такое пришло?.. Я себе и представить не могу, чтобы моя сестра... за тебя?.. вышла замуж! Убирайся!
Услышав эти оскорбительные слова, я тоже очень обозлился. С шумом вылетел из жилища, пометался из стороны в сторону, чуть о скалу не ударился, хотел в море улететь, но, заметив высокую жердь, украшенную стружками - инау, - сел на нее. Для любого айна - это талисман для ублажения богов, спутник и посредник, понимающий их слабости и слабости людей. В нем заложено умение влиять на божества, и, значит, надо у них просить и просить чего хочешь. Да, в ту минуту я был уверен: без инау мне ничего не добиться.
Я до того сильно и пронзительно ухал, стонал и вопил, что от всех моих криков настораживались в лесу крупные звери и пугались мелкие, в воде всплескивала рыба, из жилищ выходили люди. А я кричал и кричал. Я просил богов помочь мне и посылал проклятия Яиресупо.
Человек, воспитавший себя сам, мучился от моих криков. Он не мог уснуть, всю ночь ходил по жилищу, закладывал уши руками. Он хотел куда-нибудь деть свою голову. Но куда ее денешь?
Перед рассветом он совсем ослаб - заболел его дух, охранявший и покой, и здоровье, и рассудок. И вот человек выбрался из жилища и сказал:
- Филин, не сердись больше. Перестань!
Я слетел к нему.
И тут человек, воспитавший себя сам, проговорил:
- Я разрешаю тебе взять мою сестру в твой дом.
Тогда во мне исчезла вся обида. Я превратился в человека и женился на женщине, которую полюбил. Мы жили хорошо, и я повсюду возил ее с собою.
Так я из птицы стал человеком. Теперь я с людьми одной крови, их родственник, и горжусь этим.

[Mishkin]

Екатерина Васильевна Гельцер и Карл Густав Маннергейм


Густав и Катерина

Последние дни тетку не узнать: красные от бессонницы глаза, серое, совсем не ее лицо, напряженные руки, сомкнутые "в замок" и будто застывшие от мороза... Или беда какая, а от меня скрывают? Почему же? Пристал к Бабушке. Ответила:

- Беда! "Рыцари" наши, опозорившись у Маннергеймовой линии, отомстили... Катерине: обыск учинили на даче, а третьего дня - дома у нее. И забрали самое дорогое - портреты Густава... Ну Карла. Знали, мерзавцы, что брать: один - репинский, другой - миниатюра - серовский. Того мало, унесли все письма к ней... Все письма. За тридцать лет. Отомстили...
- За что-о?!
- За немочь свою. Линия-то, о которую они морды свои побили, ведь она Маннергеймова!.. Или ты все забыл? Ну? Карла она, Густава же!!!

Господи, Твоя воля! Но ведь до этой минуты и в голову не приходило увязать это проклинаемое "рыцарями" имя с именем маминого "маньчжурского брата", с вечной, никогда не проходящей болью Катерининой любви!.. Карл Густав Маннергейм! Политик, вынужденный маневрировать во взрываемом мерзавцами мире. Государственный деятель, ищущий постоянно выхода из провоцируемых врагами его народа ситуаций. Военачальник, побеждающий могущественных противников не только умением, но, верно, и изощренной хитростью.

Но прежде всего он все тот же Человек Чести. Четверть столетия бьется он в неравном поединке за независимость и достоинство своей страны, народ которой именует его финским Вашингтоном, рыцарем. Он и есть рыцарь. Был им, с мальчишества, в русской армии, и остался в собственной, в финской. И в жизни он рыцарь! В жизни куда как нелегкой. Трагической.

Свадьба в конце января

...Начало 1924 года. Вселенская нечисть в трауре - умер их вождь! И, пользуясь "случаем", бросается в Москву, чтобы, сговорясь, попытаться - снова за счет России и ценою ее народа - скогтить планету вселенским разбоем и мором. А он, Маннергейм, устремляется в столицу державы, которую защищал в двух войнах, а теперь это - логово врага. Приехал, чтобы по-мужски ответить на гневное обвинение сына: "Ты бросил маму в этой проклятой стране!"

Под чужим именем появляется он в Москве сразу после смерти Владимира Ленина - он, шесть лет назад выбивший большевиков с земли Финляндии. Отстояв около полутора суток в очереди на страшном морозе, тайно прощается с советским вождем, подписавшим 31 декабря 1917 года Декрет о независимости Финляндии.

Где, когда и кто так поступил?! Кто еще, разлученный с любовью своей и матерью сына своего, вошел, рискуя жизнью, в Дом Поверженного Смертью Врага-Освободителя, чтобы отдать ему последний долг? И покинул в смятении Москву, так и не сумев забрать с собою намертво сраженную стужей жену - любовь и муку свою Катерину.

Бабушка вспоминала: ночь; пугающими тьмой и тишиной проулками пробирается в сугробах свадебная процессия. Впереди - Катерина. На ней - внакидку поверх бального платья легкая шиншилловая шубка. Белая пуховая шаль. И туфельки на стынущих ногах! Бабушка, вспоминая о той ночи, каждый раз заклинанием повторяла: "В такой мороз - и в туфельках!" За Катериной след в след тропки - ноги не поставить, - Густав в длинной старой уланской шинели. Ноги в бурках. Треух до глаз. Крепко держит откинутую к нему Катину руку. За ним - вся тепло укутанная, - моя мама. Отец придерживает ее под локти - она "на сносях", вскорости мне родиться.

За ними семенит Бабушка - шуба до пят, шалями укутанная, в пимах - под руку с Машенькой Максаковой, "дочкой" Катерины. Маша упакована спутником своим до невозможности плотно и надежно. Шутка ли, в этакую стужищу один только кончик носа выпростать на миг - голос может пропасть! А Маша поет. В Большом!

За Машенькой - вплотную, чтоб тепло ей было, - муж Максимилиан Карлович. С давних пор добрый маннергеймов друг. Он в модной бекеше. Тоже в бурках. Только голова не покрыта. Пижон! Поднят лишь, укрывая шею и лицо, бобровый воротник. Где-то впереди и сзади трое телохранителей в черных полушубках...

Пересказываю Бабушку. Но будто сам иду с ними во тьму - рядом с несчастными любовниками, с родителями моими рядом...

...Третьего дня ночью как на голову свалился укутанный в башлык Густав. Вошел в отворенные мамой двери. Кивнул, обернувшись, диким амбалам, что остались в темени... Мама кинулась было приглашать и их, но он остановил: "У них служба!" Притворил двери. И с порога объявил: "Фанечка! Извини... Я - за Катериной... Нам с нею - обвенчаться непременно!.. В церкви или браком гражданским... Но непременно!"

Мама ушам не поверила, как и глазам! Ужаснулась дикой, мальчишеской затее своего давнего друга Карьялайнена. Как можно было явиться сюда, в большевистскую Россию, в пасть чрезвычайки, не просто всему миру известному финскому политику, но еще и белому генералу - "злобному врагу мирового пролетариата"?! Облик Маннергейма давным-давно примелькался всем читающим россиянам, десятилетиями листавшим самое, пожалуй, популярное в стране чтиво - иллюстрированную "Ниву", с 90-х годов заполненную фотографиями придворной камарильи.

Да что россиянину! Он был "лично известен" каждому старому филеру, из которых нынче состоит половина штатных агентов наружного наблюдения ВЧК! Ведь они двадцать лет подряд, перед революцией, окарауливали плотно бесценный покой и самое жизнь некоего свитского офицера из шведско-финских аристократов, а потом и генерала свиты ея величества вдовствующей императрицы. Медведь! Точно медведь!

Поужасавшись и изругав его всеми известными ей ругательствами - по госпиталям-то за пять войн и на "театрах военных действий" было кому и чему ее научить, - мама, профессией своей призванная всегда и все решать самостоятельно, перво-наперво в тот же час увела Катерину из ее квартиры к себе, в Бабушкин дом по Доброслободскому переулку. Устроила там же Карла Густава и разместила его "сопровождающих". Никак нельзя появляться у Кати в доме № 9 на Манежной улице, что напротив Александровского сада: в нем живет советская элита, а в квартире на той же лестничной площадке - даже Анна Ильинична Ульянова-Елизарова, сестра Ленина. И топтуны день и ночь толклись вокруг дома и внутри, а теперь еще и греясь у батарей отопления.
..........................................................................................
..........................................................................................
.
............
Теперь родители мои явились к Патриарху снова "не для себя"

Сообщение мамы о приезде Маннергейма Тихон принял спокойно. Только, рассказывала мама, она почувствовала, что старик будто бы повеселел. Засветился. Он был явно горд поступком Густава. Потому "сетования" мамы о неоднозначности религиозной принадлежности сестры и ее жениха пропустил он мимо ушей, бросив ей:

- Мы с тобою, Фанечка, тоже разных религий дети, однако оба вместе такое таинство разрешаем, которому, возможно, аналогов нет даже в драме нашего времени! А решим мы его тоже по времени. Тем более оба христиане они... Патриарх подумал с минуту. Сказал:

- Сейчас распоряжусь узнать, не отъехали ли Кленовицкие к себе в Вятку... И если они еще здесь - полагаю, лучше придумать невозможно...

И на немой вопрос мамы ответил:

- Это друзья мои, братья Кленовицкие - Павел Михайлович и Николай Михайлович, священники оба. И их отец пастырем был примерным. Так что, если они еще в Москве, будет кому требу вашу справить... Ни за что не опасаясь...

...Из церквушки на Поварской Катя и Густав вышли за полночь.

С ними "свидетели по жениху" - мой отец, "иной веры" человек, благословленный самим Патриархом, и Максимилиан Карлович Максаков-Шварц. И "свидетели по невесте" - Мария Петровна Максакова и мама, женщина тоже "иной веры"...

- Вот фотографию бы еще... - Густав вдруг произнес мечтательно. - Хорошо бы фотографию сделать... На память...
- Какую еще фотографию?! С ума сошел! "Фотографию"! В вашем-то положении! Вам убраться с Катей успеть! "Фотографию"!.. Может быть, еще на Лубянку явиться - визит нанести Дзержинскому? "Фотографию"!..- Это Бабушка взвинтилась, возмущенная мальчишеством Густава...

- Тихо, тихо! - успокоил ее Густав. - Тихо! Полагается так. Ясно?

Тут самый немногословный участник сборища - будущий мой отец - предложил:

- В получасе хода, на Кузнецком, устроился Наппельбаум...

Моисей Соломонович Наппельбаум, фотограф-художник, возвратясь из Америки, в начале 1917 года открыл на чердаке семиэтажного дома по Невскому проспекту, на стыке его с Литейным, рядом с госпиталем Преображенского полка, фотографический салон. Когда редкий приезд родителей в Петроград совпадал с большой выпиской, врачи и часть раненых шла к Наппельбауму "запечатлеться". Там мама и отец познакомились с мастером. И стали друзьями.



Вениамин Залманович Додин (племянник Е. Гельцер) родился в 1924 году в Москве. с 1940 по 1954 год - тюрьма, лагеря, ссылки. После реабилитации с 1958 по 1968 год руководил Лабораторией строительства в Арктике. Доктор технических наук, действительный член Географического общества РАН. В течение двадцати лет читал спецкурс в военно-инженерных академиях. Автор двадцати шести книг. С 1991 года живет в Израиле.

Сообщение отредактировал Mishkin - 3.3.2010, 13:45