Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

> Помоги себе сам!

Пожалуйста, не открывайте новых тем, если Ваше сообщение подойдет под уже открытые темы. Темы открытые давно с множеством сообщений просматриваются чаще. Поэтому помещайте Ваше сообщение в уже открытую тему.
Так будет удобнее находить и читать Ваше сообщение.

 
Ответить в данную темуНачать новую тему
> Польский цвет, это главы из моего романа про русско-польскую любовь)
Kalindidevi
сообщение 1.3.2018, 11:00
Сообщение #1


иногда тут тусуюсь
Иконка группы
ник | цитата

Группа: Форумчанин
Сообщений: 103
Регистрация: 28.2.2018
Из: Россия
Пользователь #: 9997
Благодарили 139 раз




Репутация:   8  


Jestem narzejem, tak slepym, jak mecz w dloni kata/
Я орудие, слепое, как меч в руке палача


Все человеческие беды происходят от глупости. Лично мою глупость судьба раскрасила широкой интернациональной палитрой. И началось все с польского цвета.

«Это бог дал им шипящий змеиный язык, потому что они лживы» – из темного угла моей комнаты старуха Изергиль потрясает клюкой, шипя морщинистым ртом - и я вспоминаю тебя, мой польский друг.

Тебя, мой польский друг, отпускаю на все четыре стороны, твои затянутые пленкой льда голубые очи, твои холодные торопливые прикосновения, твои оледеневшие пальцы, я Роуз из Титаника - по пальчику, один за одним отцепляю от деревянного плота, болтающегося после кораблекрушения в ледовитом океане – хрусть-хрусть! - уходи, уходи под воду, опускайся в графоманскую акашу, убирайся жить в роман и никогда не возвращайся. И мертвый Лео медленно погружается на дно. Но Адам не может умереть благородной смертью героя, из зеленой глубины океана он глумливо подмигивает мне левым глазом и кривит в ухмылке сластолюбивый рот.

Теперь я знаю, Адам пришел в мою жизнь, чтобы стать героем романа. Может, Адаму польстила бы такая роль. Он любил эффектно появляться и неожиданно исчезать. И называл меня странным именем «Кащу».

Мы познакомились в Торуни в ночном баре для студентов. В ту ночь «Однове» было накурено хоть вешай топор. Бармен Арэк, и без того пьяный в дупель, все косел и косел. Посетители разбрелись. В три ночи наш столик был словно стеклянный айсберг с поблескивающей водкой на дне бокалов. Шипела какая-то польская песенка. Девицы вяло беседовали. Разгоняя скуку, я рисовала портрет Щукиной карандашом в блокноте. Щукина красотка еще та. Она и в трезвом-то виде с несказанными своими круглыми очами как потусторонний гуманоид, нечаянно попутавший планету, а тут, впившись в меня взглядом, сама она словно исчезала и растворялась в сигаретном дыму, оставляя мне лишь этот полоумный свой взгляд.

Дверь ночного бара отворилась, и вошли 2 приятеля, высокий блондин и очкастый бритый налысо парень среднего роста. Они заняли столик рядом с нашим, и, понаблюдав немного за моей деятельностью, высокий обратился ко мне:

- А ты могла бы нарисовать мой портрет? Она выходит очень похоже, - кивнул он в сторону Щукиной.
- Конечно, - ответила я (Ах, зачем я это ответила, было ведь три часа ночи) и передала свой шедевр Щукиной.

Блондин занял ее место и (ну да, любовная пошлятина) залил меня голубизной своих глаз. Глаза были добрые и голубые. Но губы, губы эти заискивали, улыбка извивалась на кончиках этих губ. Верхняя губа - два капризных острых треугольника, а нижняя – обиженная и пухлая такая, малиновая такая губа.

- Если ты рисуешь портреты, ты можешь видеть людей. Расскажи мне, какой я! – молвил мне блондин.
-Не знаю, я не пробовала, - смутилась я.
- Ну, попробуй!

Я взглянула еще раз на эти своенравные губы и ответила наобум:

-Jestes lisem. Lubisz kobiet. (Ты лис, ты любишь женщин)
Очкастый хихикнул:
- Как она тебя!
Адам недовольно спросил:
- Почему ты так решила?
- Все дело в твоих губах! – ответила я, - Твои губы, они просто такие, что ты похож на мужа лисы. И еще, - я вгляделась в его лицо пристальнее, - даже при этом свете видно, что хоть ты и блондин, а борода у тебя рыжая!
Борода Адама была совсем не борода, а такой адский рыжий холмик с бороздкой под нижней губой, не то, что трехдневная щетина, но и не поповская лопата, естественно… такая щеголеватая гейская бородка.
- Нет, я совсем не лис, - отверг мой собеседник под хикиванье своего приятеля, - меня зовут Адам, кстати, а моего друга – Пшодек.

Куда девался Пшодек потом, я не помню. Девицы мои тоже исчезли, исчезло все, а мы с Адамом гуляли по Торуни, которая в эту голубую ночь была такой тихой и безлюдной. Общежитие, где мы обитали уже вторую неделю, располагалось в сосновом бору, и днем по веткам сосен прыгали бурые белки, а в эту голубую ночь на асфальтированных дорожках словно истуканы с острова Пасхи, застыв в мистическом трансе, отбрасывая длинные черные тени, сидели кролики. По кролику через каждые двадцать метров. Было в этом что-то от Тоторо. Кролики будто бы случайно уснули, любуясь луной. Мы старались их не тревожить, разглядывая издалека. Адам всю ночь глядел мне в глаза и рассказывал мне, что хоть я и хороший портретист, но истинное его лицо я не прочла, и на самом деле он искренний и честный человек, нет у него никаких «кобет», а есть одна лишь любовная драма. Его невеста Ангелика разбилась в автомобильной катастрофе, в память о ней Адам носит обручальное кольцо. Адам говорил так искренне, что я ощущала свою вину за свою нелепую попытку проницать его глубинную сущность. У дверей общежития мы распрощались, но завтра же договорились в семь вечера встретиться на этом же месте.

- Петрова, ты хоть заметила, что у него на руке обручальное кольцо!? – предупредила меня Анка.

Нет, я не заметила кольца, увлеченная исповедью своего польского героя, нет, я не заметила кольца, даже когда он демонстрировал мне это напоминание о почившей невесте, распрямляя пальцы у меня перед лицом - я ничего не замечала в эту лунную ночь, кроме его голубых невинных глаз. И я поцеловала его, я поцеловала его, я поцеловала его. А он, немного помолчав, сказал мне «Стань моей женой».

***

- А где же Пшодек? Сегодня он не пришел, - спросила я Адама, когда мы встретились снова
- Пшемек! – вскричал Адам так, что я вздрогнула.
Коварный польский… поразмыслив несколько дней, я поняла, что Пшемек - это Пшемислав, Премеслав, переводя на русский язык. А Пшодек – это Пшод, «перед» по-польски. То есть все это время я звала Пшемека «Передком», сама того не подозревая. Подлый польский… Примус - это отличник, склеп-магазин, а красота вообще урода. А в первые дни нашей языковой практики я отмочила похлеще.

Был организован вечер для иностранцев, изучающих польский. Мы тянули пиво в одном уютненьком баре. Место рядом со мной опустело, и наш преподаватель, пан Оберлан, воспользововшись возможностью, прокрался и сел рядом со мной. Мы стали болтать и пан профессор сказал:

- Pani dobrze rozmawia po-polsku! ( Пани хорошо говорит по-польски)
- Dziekuje, ale napewno Pan chce mnie polechtac! – кокетливо ухмыляясь, ответила я. (Спасибо, но пан наверняка мне льстит)
Пан Оберлан как-то вдруг весь замер, а потом изменился в лице и, посидев еще пару секунд рядом, ретировался.

На следующий день на дискотеке я познакомилась с панком Яцеком. Этот Яцек здорово танцевал. На нем была черная футболка с ужасающим готическим шрифтом и какими-то черепами. Волосы у него были длинные, собранные в конский хвост. Этот хвост он периодически распускал и мотал гривой в разные стороны. Смотрелось круто! Меня же он с легкостью перебрасывал из руки в руку и кружил как-то оригинально. Когда мы взмокли от этих скаканий по танцполу, и сострадательный диджей врубил наконец медляк, Яцек сказал мне:

-Faine tanczysz! (Здорово танцуешь!)
-Dziekuje, ale chyba chesz mie polechtac! – весело и беззаботно повторила я cвою шаблонную вежливую фразу, которую уже научилась быстро выговаривать с паном Оберланом.
-Ты кому-нибудь это уже говорила? – понизив голос, серьезно спросил Яцек.
-Ну да, пан профессор похвалил мой польский, я ему ответила то же самое, - кружась под музыку, сообщила ему я.
-О курво! - сдавленно захихикал Яцек и покраснел по самые уши, - ты хоть знаешь, что означает слово «полехтачь»? Лехтачка* - знаешь что это такое? Полехтачь-это пощекотать лехтачку...
Я невинными большими глазами наблюдала, как краснеет Яцек и мотала головой.
- Я не понимаю.. лехтачка..Полехтачь - что это?
- Ну вобщем... это типа... означает... «снять бабу»… Пани хорошо говорит по-польски! – Спасибо, но пан скорее всего просто хочет меня снять))) А-хахаха. Как знать, как знать, насколько целомудренны были намерения пана профессора, с виду этот пан такой кобелина. Да-да, вот и шли нас, дегенеративных студенток, в иностранные турне. Добрый Яцек просветил. Надо отдать ему должное, он-то сразу просек все про мой «прекрасный» польский, в отличие от ретировавшегося профессора Оберлана.

Яцек в тот вечер еще заходил за мной в общагу, он сидел на ступеньках и ждал меня. И ночью мы гуляли с ним по Торуни. Как выяснилось, Яцек учился на теологическом факультете. Я чуть пивом не поперхнулась, когда он мне это сообщил. Выглядел Яцек если не как сатанист со всеми своими готическими шрифтами на черной футболке и кельтскими цацками, то как фанат Мерлина Менсона на худой конец.

А потом Яцек тоже куда-то делся, я уже и не помню, куда. Был еще один поляк - студент с намечающимся брюшком. Вот его имени я точно не помню… Зато в тот вечер, когда мы с Адамом опять пришли в «Однову», он ждал меня за столиком с нашими русскими девицами. Виолетта подскочила ко мне уже в дверях и как тайный соучастник преступления, крамольным шепотком коснулась моего уха: «За столом тебя ждет…»... назовем его Марэк. Мы с Адамом прямо в стеклянных входных дверях повернулись на каблуках, и отправились гулять. Хотя через пару минут я сообразила, что это какая-то поведенческая инерция весело отдыхающей русской бабенки, это заразно, и я подцепила это от Виолетты, гуляющей от своего русского жениха направо и налево.

Мы отправились в «старувку», в старый город, мы бродили от паба к пабу, мы заказали пиво, мы танцевали медленный танец и медленно целовались. И Адам, глядя мне в глаза своими ясными глазами, снова звал меня замуж. Внутри я возгоралась, как Чернобыльская АЭС, но внешне, потупив оченьки к долу, я лишь благостно улыбалась, всеми силами стараясь скрыть счастье, звенящее во мне точно колокольный звон на зоре. Меня зовет замуж этот высокий иностранный блондин! Такой неведомый, голубоглазый, и впереди такой легкий и волшебный голубой туман! А наш медленный танец становится бесконечным медленным поцелуем, а наш поцелуй как танец.

- Ты выйдешь за меня замуж?
- Да.
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Да.
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Да.

Все это музыкально, как раз два три, раз два три, раз два три…
А когда возвращались к нашему столику, то обнаружили целую компанию немцев, выпивающих вместе.

- О, Катажина! - воскликнула моя немецкая тезка, - иди к нам!
- Это Адам, - представила я, и, выдержав короткую паузу, добавила, - Мой жених!
- Мы собираемся пожениться, - спокойно подтвердил Адам.
- Оszalaliscie!( Вы сошли с ума!) – воскликнула немка Анна.

Анна была наредкость симпатичной немкой, ее большие серые глаза обрамляли длинные пушистые ресницы, а кожа была розовой и матовой. Только эту Анну бросил ее немецкий бойфренд. «Он просто исчез, и не появлялся месяца 2, я выжидала время. А он так и не появился» И мы хором стали успокаивать Анну. «Он тебя не стоит», - успокаивала я, - наоборот! Тебе бы радоваться, что такой парень исчез из твоей жизни, раз он так с тобой обращался». «Да-да, радоваться,» - закивали Шарлотта с Катариной. Мне было всего 20, Катарине и Анне 25, а Шарлоте вообще 27. Мои иностранные подружки казались мне взрослыми женщинами, похвала от них мне льстила, и я все время тужилась сказать что-то умное в их присутствии, чтобы заслужить внимание взрослых иностранок, благо польский их был еще более хромой.

- Вы женитесь!! - восклицали немцы, - Они женятся! – и все, кроме Анны, чокаясь бокалами с вином и пивом в нашу честь!
- Но почему так рано? Сколько вам лет? Вам же совсем мало лет!
- Szaleni! – вновь воскликнула Анна.
- Славяне! - поправила я, мы славяне, рано женимся, не так как вы, немцы) И мы рано рожаем детей, мне 20, а Адаму 23 - для нас это самое то!
- А я очень хочу детей, кохане, - Адам обнял меня мускулистой рукой.

Мускулистая рука Адама достойна оды. Нет ничего изумительнее большого мужчины, который быстрым жестом одной лишь ладони, легко и почти незаметно поднимает тебя вверх, берет тебя на руки и прижимает к груди, словно маленького пушистого котеночка. И близость этой руки неизъяснима, волшебна, и предвкушение томительно. Большие длинные пальцы с золотистыми волосками у основания, большая ладонь и моя ладошка словно детская укрыта этой большой ладонью большого мужчины…

- О майн гот! Киндер! В 20 лет, - донесся чей-то немецкий стон.
Посидев немного, непонятыми мы отправились гулять дальше по Торуни.
- А тебе правда 23? – cпросила я Адама,- ты выглядишь гораздо старше и мужественней!
Адам тут же вытащил из кармана польский паспорт.
-Смотри, мне 23! Но я должен кое-что сказать тебе,- естем войсковым..
Я не понимала, что он говорит. Я так долго разговаривала на чужом языке, что у меня начинала шуметь голова. Я попросила его объяснить мне его странные непонятные слова.
-Я военнообязанный,- ответил Адам, когда мы устроились за столиком в очередном кафе, - я учусь на дизайнера в Торуни, но я военнообязанный, я служу в польском спецназе. В любое время мне могут позвонить и вызвать меня в горячую точку.

И снова на меня изливался поток каких-то неизвестных названий военных частей. Я зачарованно слушала польский шум, поставив локти на столик, уложив правую щеку на сложенные в замочек кисти рук, я восхищенно разглядывала серьезное лицо моего поляка. Его соломенные волосы и рыжеватую бороду, как поджимает он капризные губы, как из этих губ вылетают серьезные, но такие шипящие и смешные польские слова. А польская певица пела что-то непонятное и сентиментальное… О русская Катажина, у тебя появился большой и взрослый польский мужчина, сильный и большой, так что ты без труда поместишься в его нежных ладонях, как кошка свернешься калачиком у него на коленях, мурлыкая и засыпая. Ночь плывет над Торунью, Катажина. Над Вислой повисли хрустальные сны. Катажина, расплетай свои волосы, Катажина, выходи гулять по хрустальному мосту!

Наша последняя ночь в Торуни была совсем холодной. Осень уже вошла в свои права, и наше дыхание превращалось в голубой пар. Мы целовались, а наши губы мерзли на ветру. Польская консьержка не пустила нас в общагу погреться « Przeciez jest za pozno! ( Но ведь уже слишком поздно)» - настойчиво повторяла она, измеряя нашу парность холодным циничным взгядом, под этим взглядом я робела и скукоживалась, ощущая себя распутной девкой, собирательным образом русской шлюхи. О благородная польская консъержка, в эту ночь она стояла на страже моего целомудрия, и демографии братских славянских стран не улучшились, благодаря нашей небесной любви. ..бла бла ...вобщем, ничего не случилось

Когда мы гуляли над Вислой, солнце звенело над нами. Адам… А когда я вернулась домой, я не могла жить без него. Все счастье мира вошло в него, мальчика, светящегося как солнце.
Можно ли влюбиться за три дня, если очень хочешь влюбиться, и это желание как ретивый конь, мчит на всех парах, не разбирая, степь ли, дорога ли… Адам. Или любовь крадется незаметно, неслышно, как речная змея, разрезая водную гладь, бесшумно. Или предстоящая любовь уже свила гнездо у меня под сердцем, когда мы гуляли с Катариной по мосту над Вислой, и никакого Адама не было и в помине.

-У тебя есть бой-френд? – cпросила тогда Катарина.
- Есть, два) - ухмыльнулась я, - с одним я целуюсь, а другой учится на историческом и рассказывает мне интересности.
- Ооо, - хохотнула Катарина.

Я лукавила. Мой поцелуйный парень - мы расставались уже несколько раз. На третий день нашего знакомства я сказала ему, что нам не стоит быть вместе, он сник. «Зачем ты делаешь такие поспешные выводы, мы ведь знакомы только 3 дня?» Да, действительно, у меня дурацкий характер, мой интерес к мальчику не выдерживает больше трех дней. Мне все кажутся идиотами. Может, причина не в них, а во мне, в моей дурацкой дурацкости… Он, этот мой парень для объятьев и поцелуев, был красив. Мы познакомились на дискотеке. Я была в таком длинном облегающем платьи в голубых розах. И синий дискотечный свет делал меня волшебной, а глаза поцелуйного парня тоже светились синими. Он был высок и кудряв. В ту ночь он цитировал римского классика, чем сразил меня и в результате чего я сделала его поцелуйным парнем (весьма опрометчиво, классика он не читал, наслушался Радзинского, но было поздно, мы целовались во всю). В этом моем парне все было большим и твердым, мы постоянно целовались, поцелуи натирали мне губы и быстро наскучили. Я думала тогда, что люди должны целовать друг друга в сердце, а не в губы, проникая друг в друга душой. А в итоге все, что связывало нас с моим поцелуйным парнем - трение поверхностей тела, и после поцелуев мы порознь молчали. Этот факт приводил меня в состояние полнейшего отчаяния и стервозности, я отталкивала его, мы расставались, потом его вновь словно прибивало мутной волной желания к моему девственному берегу - как раз в момент, когда мои угрызения совести становились для меня нестерпимыми. Он возвращался, и мы вновь целовались. Целовались. Целовались. И штаны его трещали.

А я мечтала о большой и чистой любви, единственной в своей жизни. Я берегла себя для нее. И свое самое дорогое не вверяла никому. Поцелуи взасос, конечно, оскверняли идею единственной чистой любви, я горевала по этому поводу. Но любовь все никак меня не настигала. А поцелуйный парень страдал и мучился в тесных штанах.

Мой второй парень развлекал меня своим внутренним миром, не касаясь плоти. Исторический факультет вкупе с богатой фантазией сотворили из него толкиниста. Он был ниже меня ростом и иногда надевал ботинки с платформой. Мы гуляли по городу, и он взахлеб рассказывал мне о рыцарях и прекрасных дамах. А иногда, поправив очки на переносице, он взглядывал на меня пронзительно. Иногда на скамейке рядом он незаметно придвигался ближе и даже брал меня за руку: «Рыцарь, заночевав рядом с прекрасной дамой в лесу, клал между собой и дамой меч в знак того, что он не позволит себе ее коснуться, и даму не должна тревожить их случайная физическая близость». Меня этот меч, который я мысленно воткнула между собой и толкинистическим парнем, очень даже меня устраивал, этот метафизический меч примирял мою совесть с существованием поцелуйного парня наряду с толкинистическим.

- Значит, у тебя нет ни одного парня, подытожила Катарина, - ведь ты никого не любишь.

Катарина была права. Я наслаждалась вниманием к себе, никого не любя, я мучилась угрызениями совести, я то отрекалась от обоих парней, то от скуки позволяла себя немножко любить. Сама я была высокая такая лошадь с веснушками на круглой мордашке и длинными ногами на платформе-тынц-тынц- вышагивает по мостовой-, в первые дни осени я бродила по Польше в короткой джинсовой юбке с бахромой. Эта юбка неприлично короткая плотно облегала попу. И у меня был такой топик тоже из джинса, который я носила без лифчика. О мои юбочка и топик… Воспоминания юности - я с нежностью глажу голубую джинсу, я все еще могу влезть в мой джинсовый комплектик, но увы, шаловливая мужская рука уже не протиснется между тканью и телесами... Ах… юность… Распущенные волосы, разметанные по спине и плечам, ай-краса – осутствие вкуса в одежде и отсутствие самой этой качественной одежды - все это компенсировалось игривостью, непрестанно изливаемой на иностранцев. Тем не менее из всей русской группы я выглядела самой серьезной, я не курила и почти не пила, хорошо училась и слыла занудной зубрилкой – джинсовые юбочки я в университет не носила, разве что в эти последние теплые дни осени... ну чисто для поляков… Я ощущала насмешку Катарины и Шарлотты – наш русский вкус часто вызывает у иностранок насмешку. Но себе мы кажемся красивыми. Русские девушки всегда помнят о своей исключительной красоте, которая славится во всем мире наравне с русской непритязательностью и доступностью.

- А что же Дитмар? Ты его любишь?- меня передернуло от конкретности вопроса, но тут же я поняла, что Катарина просто не знает слова «нравится» по-польски.
Сам Дитмар как объект дамского интереса уже вызывал катаринину насмешку. Это молодой заурядный клерк присланный своей заурядной фирмой на языковую практику в Польшу, был совершенно зауряден. Вытянутое европейское лицо Дитмара, очкастое и вечно серьезное, его широкая бычья шея, которая делала его похожим на пластмассового Кена для Барби, его аккуратная одежда, его аккуратная немецкая вежливость - все это набило оскомину Катарине еще на родине, его нарочитая немецкость была скучна и понятна. Если бы не ярко-красные носки... Носки были необъяснимы. Как и подчеркнутый интерес русских студенток к скромной персоне Дитмара, преобразивший серого клерка в Бисмарка, интерес вызывал ее явное недоумение. Катарина, не будучи одной из нас, не могла почувствовать исключительность всех этих качеств Дитмара для не избалованной хорошим мужиком русской женщины. К тому же в немецкой компании он явно выглядел слабым звеном – его пушистые немецкие щечки то и дело стыдливо алели, когда Дитмар проходил мимо стайки глумливо хихикающих русских студенток.

Краснея, вспоминаю, как в интернет-кафе Дитмар похвалил то самое мое видавшее виды белое платье с голубыми розами. Платье ластилось к моему телу и обтягивало меня почти до щиколотки. Дитмар нашел это «роскошным», в его комплименте звучала немецкая насмешка над неуместностью и этих голубых роз и самого этого платья, чересчур женственного, чересчур подчеркивающего бедра и грудь – в таком в Германии не выбираются просто погулять по городу - вероятно, Дитмар счел, что это платье я выбрала для соблазнения Дитмара… Отнють. Также отнють как золотые серьги мы носим со спортивным костюмом и красимся чтобы вынести мусор. Но Дитмар манил меня, как манит надежда. Ведь иностранец это всегда надежда на лучшее будущее, которого с русским мальчиком может не быть и скорее всего не будет, таинственная неизвестность влечет и раздражает воображение. То, как он картавит, неизвестная марка одежды и обуви, чуждый и непонятный взгляд – он не такой как все, с ним будет не так, как с другими. Будь он последним придурком у себя на родине, чужая мова придает ему невыразимый шарм в глазах русской лохушки- мое сердце украдено, мое сердце уваровано ,как жалкая рыбка я клюнула на наживку, я извиваюсь, я задыхаюсь от нежности.

- Это слишком сильно, Кати, сказать «люблю Дитмара» - потупилась я, - а у тебя есть парень?
Да, у Катарины имеется долгоиграющий парень Фло. Фло и Кати встречаются пять лет. Но Фло совершил какую-то роковую ошибку и они поругались, Кати поехала в Россию и поцеловалась там с каким-то умопомрачительным туристом, турист и Кати тотчас же поклялись друг другу, что этого больше не повторится. Потому что у Кати есть Фло, да и турист, судя по всему, судьбой не обижен.
– Но ты, кажется, неравнодушна к Кристиану?- хихикнула я.
Глаза Кати сверкнули и картавым шепотком Кати ответила, что ер ист интересант. Ах, фон Барон был интересант, в театре он заказал себе дорогое место в партере, в кафе он покупал самые дорогие коктейли. Фон Бароном он стал с подачи Тани Лань, которая в отличие от нас всех сносно изъяснялась по-английски и быстро выяснила, что этот высокий кудрявый блондин с крупными зубами и правда принадлежит к знатному роду. Смеялся Кристиан как конь. И в его усмешках сквозила надменность. Он и не думал выучить польский. Зачем ему какой-то польский. Его развлекал сам факт его присутствия среди нас.

Однажды мы с Кати договорились погулять в центре города, но Кати привела Кристиана с собой на встречу. Кристиан пришел с томиком Гейне. И что-то цитировал на хохдойтч. А потом Кристиан спросил меня «Как ты считаешь, насколько высоки шансы коммунистов на выборах у вас в стране?» «Шансы, определенно, есть, - ответила я, невинно поглядывая в голубое польское небо. «И многие голосуют за коммунистов?” – «Да, в основном, это старшее поколение» Голосует за коммунистов… Хер Путин ведь бывший коммунист. ..О йа.. хер Путин коммунист. .. служил в ФСБ у вас в Германии и отменно знает дойтч.. . О йа, хер Путин победит коммунистов на выборах, я полагаю.» Больше 10 лет прошло, а хер Путин по – прежнему все так же волшебно побеждает на выборах.. Какое небо голубое. «Ах, лиебе Кати, я очень стараюсь поддерживать ваш разговор о политике, но я же в ней ничего не понимаю» «Катарина, Кристиан говорит, что тебе блестяще удалось создать видимость, что ты понимаешь все…»

Небо разглядывало меня, небесный купол был огромным голубым зрачком, а мы, словно микроскопические цирковые артисты, кривлялись, строили позы и корчили рожи, несли тарабарщину на польском языке. А первые желтые листья уже неслышно срывались с веток деревьев и, печально кружась, мягко ложились на асфальт в аллеях парков и в маленьких скверах. На газонах цвели бархатцы и анютины глазки. Какая-то полная пани отчитывала за провинность своего кота. Вечернее солнце все также румянило и ласкало наши лица, но больше не грело. Осень – самое польское время года. Все деревья вдруг начинают шептаться на польском языке, а в октябре неумолкающая польшчызна звучит во всех странах Европы золотыми листопадами и проливными дождями – и каждый слышит твою тихую нежную и печальную песню в своем сердце, маленькая страна.

- Я позвоню тебе, как только ты приедешь домой, - говорит мне Адам.
- Да. Я буду ждать.
- А потом я приеду к тебе.
- Да.

Отпечатки моих пальцев на твоем дорогом лице. И стоит мне закрыть глаза, твой силуэт огненной вспышкой появляется перед внутренним моим взором, любимый мой солнечный мальчик. И автобус уносит меня, весь наш табор, автобус уносит, а листья падают …До услышенья, Адам, до услышенья.




*Lechtaczka - клитор


--------------------
Kalindidevi, она же Kalindi d.d., Калинди, Kalindi, Kalindi dasi


Спасибо сказали:
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

Ответить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



Текстовая версия | www.hari-katha.org | Библиотека Вайшнавизма | Сейчас: 28.3.2024, 12:04
© 1999-2024 Hari-katha.org All rights reserved.
День рождения проекта: 15.03.1999г.