Интересные статьи и публикации, отрывки из книг, Откликнулось в моем сердце. Рейтинг Опции

[Ия]

Знаю, что мне осталось жить меньше, чем прожито.
Чувствую себя ребёнком, которому дали коробку конфет: он ест с удовольствием, а когда видит, что осталось совсем мало, то начинает их есть с особым смаком.

У меня нет времени на бесконечные лекции об общественных законах – ничего не изменится. И нет желания спорить с глупцами, которые действуют не по возрасту. И нет времени бороться с серостью. Я не хожу на собрания, где раздувают эго и терпеть не могу манипуляторов.

Меня беспокоят завистники, которые пытаются опорочить самых способных, чтобы завладеть их должностями, талантами и достижениями.

У меня слишком мало времени для обсуждения заголовков – моя душа торопится.
В коробке осталось слишком мало конфет.

Мне интересны человечные люди. Люди, умеющие смеяться над своими ошибками, те, кто добился успехов, кто понимает свое призвание и не прячется от ответственности. Кто защищает человеческое достоинство и хочет быть на стороне правды, справедливости, праведности. Это то, ради чего стоит жить.
Я хочу окружить себя людьми, которые умеют трогать сердца других. Кто сквозь удары судьбы смог подняться и сохранить мягкость души.

Да, я спешу, я спешу жить с интенсивностью, которую может дать только зрелость. Я съем все конфеты, что остались у меня – они будут вкуснее, чем те, что я уже съел.

Моя цель — дойти до конца в гармонии с собой, со своими близкими и совестью.
Я думал, у меня две жизни, а оказалась только одна, и ее нужно прожить достойно.

Энтони Хопкинс

Вселенная Мудрости

[алекс Т]

Кедрин забрался на фундамент правления, поправил кепку и молча оглядел собравшихся.

Они стояли кольцом вокруг пепелища — бабы со скорбными лицами в платках, в плюшевых пиджаках и фуфайках, кудлатые окаменевшие мужики в ватниках и белобрысые ребятишки.

Кедрин махнул рукой. Толпа зашевелилась, и Мокин вытолкнул из неё Тищенко. Председатель упал, растопырив руки, тяжело поднялся и полез через головешки к секретарю. Кедрин ждал, сцепив за спиной руки.

Вскарабкавшись на крошащиеся кирпичи, Тищенко стал в трёх шагах от Кедрина — грязный, опалённый, с чудовищно распухшим лицом. Секретарь помедлил минуту, скользнул глазами по выжидающе молчащей толпе, потом поднял голову и заговорил:

— Корчевали. Выжигали. Пахали. Сеяли. Жали. Молотили. Мололи. Строгали. Кололи. Кирпичи клали. Дуги гнули. Лыки драли. Строили… И что же? — Он прищурился, покачал головой. — Кадушки рассохлись. Плуги сломались. Цепи распались. Кирпичи треснули. Рожь не взошла…

Маленькая баба в долгополом пиджаке, стоящая возле набычившегося Мокина, всхлипнула и заревела.

Кедрин вздохнул и продолжал:

— Вздумали крышу класть шифером — дор сгнил. Захотели класть дором — шифер потрескался…

Высокий седобородый старик крякнул и сокрушительно качнул головой.

— Заложили фундамент — дом осел. Высушили доски — покривились. Печь затопили — дым в избу пошёл. Ссыпали картошку в подпол — вся помёрзла…

Другая баба заплакала, закрыв лицо руками. Белобрысый сынишка ткнулся в её зелёную юбку, заревел.

Тищенко беззвучно затрясся, втянув голову в плечи.

— А лошадь запрягли — гужи лопнули. А сено повезли — воз перевернулся…

Скуластый мужик жалобно потянул носом, скривил дергающийся рот. Кедрин снова вздохнул:

— И не поправить. И не повернуть. И не выдернуть.

В толпе уже многие плакали, вытирали слёзы.

Кедрин упёрся подбородком в грудь, помолчал и вдруг вскинул вверх бледное, подобравшееся лицо, полоснул толпу загоревшимися глазами:

— А братья?! А соседи? А работа каждодневная? В Устиновском нархозе брёвна в землю вогнали, встали на них, руки раскинули и напряглись! Напряглись! В Светлозарском — грабли, самые простые грабли в навоз воткнули, водой окропили, и растут! Растут! А устьболотинцы?! Кирпич на кирпич, голову на голову, трудодень на трудодень! И результаты, конечно, что надо! А мы? Река-то до сих пор ведь сахара просит! Поля, что, опять хером пахать будем?! Утюгу кланяться да на ежа приседать? Оглядываться да на куму валить?! Крыльцо молоком промывать?!

Толпа насторожилась.

— Моё — на моём! Его — на его! Её — на её! Ихнее — на ихнем! Но наше, наше-то — на нашем! На нашем, ёб вашу мать!

Толпа одобрительно загудела. Седобородый старик затряс бородой, заблестел радостными, полными слез глазами:

— Правильно, сынок! На беспалую руку не перчатку надобно искать, а варежку! Так-то!

Кедрин сорвал с головы фуражку, скомкав, махнул над толпой:

— Раздавить — не сложно! Расплющить — сложнее!

— И расплющим, родной! — заголосила толстая баба в рваном ватнике. — Кровью заблюем, а расплющим!

— Рааасплюющииим! — заревела толпа.

— Вы же радио слушаете, газеты читаете! — кричал секретарь, размахивая фуражкой. — Вам слово сказать — и маховики закрутятся, руку приложить — и борова завоют!

— И приложим, ещё как приложим! — заревели мужики.

— У вас бревно поперёк крыши легло!

— Повернёооом!

— Говно в кашу попало!

— Вынееем!

— Творог на пол валится!

— Подберееооом!

— Репа лебедой заросла!

— Прополеееем!

— Прополем, милай, прополем! — завизжала все та же толстая баба. — Я те так скажу, — она выскочила из толпы, потянулась заскорузлыми руками к Кедрину, — у меня семеро дитев, две коровя, телушка, свинья, подсвинок, гуси да куры! И сама-то не блядь подзаборная — чаво морщины считать! Коль спину распрямили — руки гнуть, чугуны таскать да лбом стучаться заслужила! А коль не потворствовать — пересилим! Выдюжим!

— Выыыдюжиииим! — заревела толпа.

Хромой чернобровый старик протиснулся вперёд, размахивая руками, захрустел головешками:

— Я башкой стену проломил, под танк клешню сунул, и вот. — Трясущейся рукой он вцепился в отворот пиджака, тряхнул гроздью тусклых медалей. — Получил и помню, как надо. Не о себе печёмся, а коль хватит — запрягём да поедем!

И, всхлипнув, вытянул жилистую шею, заголосил по-бабьи тонко:

— Поедиииим! А то ишь! Прикипели! Запаршивели! Нееет! Раскуем! Захотиииим!

— Захотим! — зашумели вокруг.

Кедрин обвёл толпу радостно слезящимися глазами, тряхнул головой и поднял руку. Толпа затихла.

Он смахнул слёзы, проглотил подступивший к горлу комок и тихо проговорил:

— Я просил принести полведра бензина.

Толпа расступилась, пропуская мальчика в рваном ватнике и больших, доходящих ему до паха сапогах. Скособочившись, склонив набок стриженую голову, он нёс ведро, наполовину наполненное бензином. На ведре было коряво выведено: ВОДА.

Пробравшись к фундаменту, мальчик протянул ведро секретарю. Тот подхватил его, поставил рядом, не торопясь достал из кармана спички.

Толпа ждала, замерев.

Кедрин чиркнул спичкой, поднес её к лицу и, пристально разглядывая почти невидимое пламя, спросил:

— Откуда ведёрко?

Мальчик, не успевший юркнуть в толпу, живо обернулся:

— У дяди Тимоши в сенях стояло.

Кедрин многозначительно кивнул, повернулся к понуро стоящему Тищенко.

— Дядя Тимоша. Это твоё ведро?

Председатель съёжился, еле слышно прошептал разбитыми губами:

— Моё… то есть наше. С фермы. Поили из него.

Секретарь снова кивнул и спросил:

— А как ты думаешь, дядя Тимоша, вода горит?

Тищенко всхлипнул и замотал головой.

— Не горит, значит?

Давясь слезами, председатель снова мотнул головой.

Кедрин вздохнул и бросил догорающую спичку в ведро. Бензин вспыхнул. Толпа ахнула. Тищенко открыл рот, качнулся:

— Тк ведь…

Кедрин обратился к толпе:

— Что написано на ведре?

— Водаааа!

— Вода — горит?

— Неееет!

— Кого поили из этого ведра?

— Скооооот!

— Скот — это засранные и опухшие?

— Даааа!

— Вода — горит?

— Неееет!

— Этот, — секретарь ткнул пальцем в сторону Тищенко, — засранный?

— Даааа!

— Опухший?

— Даааа!

— Кого поили из ведра?

— Скоот!

— Это засранные и опухшие?

— Даааа!

— Вода — горит?

— Неееет!

— А что написано на ведре?

— Водааааа!

— А этот — засранный?

— Даааа!

— Опухший?

— Даааа!

— Так кто же он?

— Скооот!

— А что написано на ведре?

— Водаааа!

— Ну, а вода — горит?! — оглушительно закричал секретарь, наливаясь кровью.

— Нееееет!

— А этот, этот, что стоит перед вами, — кто он, кто он, я вас спрашиваю, а?!

Стоящие набрали в легкие побольше воздуха и выдохнули:

— Скооооот!

— А что написано на ведре?!

— Водаааа!

— Ну, а вода, вода-то горит, я вас спрашиваю?! — Секретарь трясся, захлебываясь пеной.

— Неееет!

— Кого поили из ведра?

— Скоооот!

— Значит — этого?

— Даааа!

— Поили?

— Даааа!

— Поят?

— Даааа!

— Будут поить?

— Даааа!

— Сейчас или завтра?

Толпа непонимающе смолкла. Мужики недоумевающе переглядывались, шевелили губами. Бабы испуганно шептались.

— Ну, что притихли? — улыбнулся Кедрин. — Сейчас или завтра?

— Сейчас, — робко пискнула какая-то баба и тут же поправилась: — А мож, и завтря!

— Значит — сейчас? — Улыбаясь, Кедрин разглядывал толпу.

— Сейчас! — прокричало несколько голосов.

— Сейчас?

— Сейчас!

— Сейчас?!

— Сейчааас! — заревела толпа.

— Поить?

— Поиииить!

— Да?

— Даааа!

Секретарь подхватил ведро и выплеснул на председателя горящий бензин. Вмиг Тищенко оброс клубящимся пламенем, закричал, бросился с фундамента, рванулся через поспешно расступившуюся толпу.

Ветер разметал пламя, вытянул его порывистым шлейфом.

С невероятной быстротой объятый пламенем председатель пересек вспаханное футбольное поле, мелькнул между развалившимися избами и полегшими ракитами и скрылся за пригорком. Среди общего молчания раздался сухой и короткий звук ломающихся досок. Звук повторился.

Толпа зашевелилась и испуганно расступилась вокруг Мокина. Сопя и покрякивая, он старательно крушил сапогами брошенный в грязь ящик.

[Бэд Лама]

– Здравствуйте, – сказала рыба.

Она говорила совсем как человек, несмотря на то, что вокруг была вода. Во всяком случае, ее губы двигались. Пузырьков возле них я не видел. Как выразился когда-то великий Шарабан-Мухлюев, симуляция – это искусство достаточного.

– Здравствуйте, – ответил я.

Оказалось, что говорить могу и я – тоже без всяких пузырьков. Рыба молчала, внимательно меня разглядывая. Мне захотелось нарушить тишину.

– Вы подаете сигналы этим огоньком? – спросил я.

– Иногда, – сказала рыба. – Это мой уд. Я плыву к нему, чтобы не заблудиться.

– А как вы решаете, где именно его поместить?

– Ах, – ответила она, – как будто у нас есть выбор, мой мальчик…

– А почему это именно уд, а не удочка?

Задав вопрос, я испугался, что случайно задену чужую идентичность. Но рыба только улыбнулась.

– Он напоминает об ужасной ошибке, которую я совершила. Как вы полагаете, почему я живу на такой глубине одна?

– Почему?

– Я удалилась от людей, когда стала токсичной.

– А что случилось? Если это не слишком…

– Нет, ничего, – ответила рыба. – Прошло много лет, и боль утихла. Видите ли, как-то я обвинила одного бумагомараку в мизогинии. Я часто так делала, если было не очень понятно, о чем книга – потому что это тоже мизогиния, когда специально так пишут…

– И?

– Он попросил определить термин. Я сказала, что это презрение и ненависть к женщине…

Рыба замолчала.

– Он, наверно, спросил, к какой именно женщине? – предположил я.

– Нет. Он попросил объяснить, что такое женщина. Я не поняла коварства. Вот, думаю, дурак. Начала отвечать и впала в трансофобию. А это по тем временам считалось даже хуже мизогинии – сразу кирдык всей репутации.

Была полифоничной, а стала токсичной. Мой уд напоминает об ошибке – это мой способ попросить прощения у транс-людей, которым я причинила боль.

– Неужели вы покинули мир из-за такой малости?

– Нет, – сказала рыба. – Со временем я бы избыла токсичность. Но изменилась общая ситуация на суше.

– О чем вы?

– Видите ли… Мы думали, что будем посылать полезные сигналы мировому добру. А на нас начали строчить тупые доносы провинциальному злу. Ну вот буквально за мнения и мемчики. Прямо дышать опасно стало. Вдруг какому-нибудь дебилу с повесткой не понравится? Я даже на исповедь раз пошла, так на душе накипело…

Рыба опять замолчала. Я подумал, что расспрашивать дальше невежливо, но все же не удержался:

– И что случилось?

– Батюшка меня спрашивает: «не судите, да не судимы будете» – о чем это? И сам же отвечает: не изрекай суждений и не будет у тебя судимостей. Серафим Саровский ясно заповедал: «молчанием же большие грехи побеждаются». Пусть, говорит, в говно те ныряют, кто с этого живет. Уж на что они знают, где там красные линии, где зеленые, а где голубые, и все равно косяками тонут. А тебя, дочь моя, муж кормит. Он тебе, глядишь, и банку оплатит, если под монастырь его не подведешь. Занырни, говорит, под корягу поглубже и претерпевай… Банки я в итоге дождалась. А вот выныривать стало некуда.

Она казалась трогательной и по-своему симпатичной. Хотелось сказать ей что-то ободряющее, но неловкие слова могли ее обидеть – обычный риск при работе со сложными идентичностями. Я такого не хотел, поэтому лучше было перейти к делу.

(Путешествие в Элевсин)

[Ия]

Император Духа удовлетворённо кивнул и ответил:

- Хорошо, продолжайте рекламировать. Отдайте им всё. Не переживайте из-за этого. Маршал упомянул, что даже если мы испытаем некоторые временные денежные потери, они в конечном итоге будут полагаться на нас, как только приспособятся к жизни с духовными инструментами, и не захотят возвращаться к своей прежней жизни. После того, как мы завоюём сердца дворян и убедим их работать на нас, мы направим наши усилия на граждан. Через несколько лет мы покорим сердца всего города.

- Да. – Бизнесмены уважительно кивнули. После этого они произвели серию докладов. Они говорили о том, как транспортировать духовные инструменты в город для благородных семей и научить их пользоваться ими. Они также говорили о том, как переманить дворян, а также о том, кого уже удалось переманить, а кто по-прежнему остаётся очень упрямым.

Весь доклады длился примерно час, после чего бизнесмены ушли.

Проводив их к двери, мэр вернулся в свою комнату и с трепетом пробормотал себе под нос:

- Маршал, вы так дальновидны! Этот метод намного лучше, чем массовое убийство. Империя Солнца и Луны не может полагаться только на военную мощь, чтобы управлять всем континентом. Этот метод использования духовных инструментов для завоевания сердец людей действительно впечатляет. Мы уменьшили количество войск в городе, заставив их ослабить бдительность. После этого мы интегрируем технологии духовных инструментов в их жизни, хотя только мы контролируем основные технологии. В будущем будет только Империя Солнца и Луны. Это смешно, что Империя Небесной Души, Империя Звёздного Ло и Империя Доу Лин всё ещё пытаются противостоять нам. Возможно, через несколько лет они обнаружат, что их граждане на оккупированных нами территориях больше не лояльны к ним. Ха-ха, блестяще. Это действительно великолепно. Маршал действительно тот человек, которым я восхищаюсь больше всего! Покорение сердец без применения силы. Это самая продвинутая из всех стратегий.

Хо Юйхао находился снаружи уже два часа и слушал всё, что происходит внутри. Дослушав до этого момента, его лицо уже побледнело.

«Впечатляет. Этот «маршал», о котором он говорит, слишком впечатляет».

«Внедрение технологий духовных инструментов для завоевания сердец людей. Что за блестящая идея?»

Воздух снаружи был очень холодным, но Хо Юйхао вспотел. Открытый заговор, это был настоящий открытый заговор! Возможно, он сможет разрушить всё в Городе Драконов, благодаря своей силе. Однако, если Империя Солнца и Луны делает то же самое во всей Империи Небесной Души, ему не удастся остановить их, если он не сможет быстро изгнать их.

«Кто же именно является этим маршалом? Он придумал такой план. Он действительно является блестящим стратегом».

Хо Юйхао в прошлом видел Сюй Тяньжаня. Он не произвёл на него хорошего впечатления. Без сомнения, Сюй Тяньжань является антигероем. Однако, возможно, что он кажется таким зловещим и злым только из-за своей инвалидности. Стратегию, о которой только что услышал Хо Юйхао, определённо не мог придумать антигерой.

Это был настоящий открытый заговор. Это прямолинейно, но, вероятно, проявит эффект только в долгосрочной перспективе. Однако, если это сработает, это будет чрезвычайно эффективно! Если им это удастся, Империи Небесной Души будет чрезвычайно сложно вернуть себе территории, которые они потеряли.

Учитывая текущую ситуацию во всех империях, основой каждой империи являлась знать. Дворянство контролировало почти все ресурсы империи. Самой могущественной из знати, естественно, являлись императорские семьи каждой империи. Это было основой монархии.

Вот почему у Империи Солнца и Луны была очень конкретная цель. Во-первых, они решили проникнуть в сердца знати Империи Небесной Души. Как только знать постепенно перейдёт на сторону Империи Солнца и Луны и поможет им продвигать технологии духовных инструментов в своей собственной империи, им останется только подвергаться манипуляциям, учитывая, что они не обладают никакими основами технологий. Они всегда будут полагаться на Империю Солнца и Луны.

Чем дольше они находятся под оккупацией, тем очевиднее это станет. Это было слишком пугающе. Человек, который придумал эту стратегию, вызвал трепет у Хо Юйхао.

Резни не было. Именно благодаря внедрению технологии духовных инструментов Империя Солнца и Луны демонстрировала своё преимущество в полной мере. До сегодняшнего дня Хо Юйхао никогда бы не подумал, что Империя Солнца и Луны использует такой метод вторжения.
(Tang Jia San Shao - Боевой Континент: Непревзойденный Клан Тан)